— Э, — снова сказал воин. — Упал и схватился за живот.
— А его соперник?
— Ну, — летень нахмурился, пытаясь вспомнить. — Кажется, ничего.
— Можешь идти, — разрешил Каогре.
Воин низко поклонился и вышел, советник пригласил второго. Тот оказался куда словоохотливее.
— Ченьхе бросил ему вызов, а уан ответил, что не владеет копьём. И голос у него был совсем напуганный, — чётко отвечал летень. — Когда он вышел на площадь, я обратил внимание, что его юбка вроде должна ограничивать ширину шага, но двигался он как-то не так… не так, как…
— Это не важно, — прервал его Каогре. — Продолжай. Что было после того, как они оба взяли копья?
— Я убедился, что он и правда не умеет с ним обращаться, — тотчас отозвался воин. — Держал он его так… — он снова запнулся, пытаясь подобрать слова. — Ну, как будто не собирался его использовать. Лишь бы не мешало.
— Это интересно, — похвалил его правитель. — Он что-нибудь сказал?
— Нет, он не говорил. Мне показалось, он был сильно напряжён. А вот Ченьхе предложил ему напасть первым.
— Хороший ход, — благосклонно улыбнулся уан, взглянув на сына. — Что было потом?
— Потом было что-то очень странное, — поделился летень. — Ченьхе начал выполнять какое-то движение, может быть, атаковал, но это длилось совсем недолго.
— Потому что он упал, — с тенью раздражения заметил правитель.
Воин задумался и удивлённо спросил сам себя.
— Но почему он упал?
Каогре невольно усмехнулся.
— Может быть, его противник как-то в этом виноват? — предположил он.
Воин почесал в затылке. Правитель немедленно насторожился:
— Что?
— Тут такое дело, — пробормотал летень. — Ну, мне показалось…
— Что? — настойчиво повторил Каогре.
— Тот уан — он как будто был в одном месте и тут же оказался на другом. Совершенно в том же положении, так что это, наверное, мне привиделось.
— До или после того как Ченьхе упал? — допытывался правитель.
Человек с напряжением уставился в пол.
— Кажется, одновременно, — наконец, выговорил он.
Третий воин отвечал очень похоже на первого. По его словам он не заметил ничего необычного, но когда Каогре упомянул о мгновенном перемещении, летень потрясённо уставился на уана.
— Мне тоже так показалось, — признался он.
Йнаи проводил воина и возвратился на своё место. Снова повисла тишина, нарушаемая дружными выкриками новобранцев.
— Он победил лишь благодаря своей немыслимой скорости, — рискнул выразить мнение третий советник.
— Это было его преимущество, — согласился уан. — Но тебе ли не знать, что каким бы ни было преимущество противника, это не делает его непобедимым. Я сейчас владею землями тех, в чьих жилах текла благородная кровь. Может, мне рассказать тебе, какие у них в своё время были преимущества?
Советник сглотнул и промолчал. Каогре рассудительно продолжил:
— Я не отрицаю: возможно, он победил потому, что удача была на его стороне в тот день. А, возможно, и нет, — он обернулся к сыну. — Если тебе ещё есть что сказать, говори.
Силач поднялся.
— Воины уже расписали, как я бросил ему вызов, и что он мне ответил. Повторяться не буду. Я не знаю, был ли он вправду напряжён или напуган, как сказал Харме. Мне он казался смешным и только.
— И ты расслабился!
— Нет!
— Ты действовал по плану? — глядя ему в глаза, ровно спросил правитель.
Йнаи затаил дыхание, про себя умоляя небеса о чуде.
— Нет, — признался Ченьхе.
Каогре вскочил с места. Напускное равнодушие исчезло с его лица, хищный нос заострился и стал напоминать птичий клюв.
— Болван, — закричал он. — Сколько раз я тебе говорил: ты не умеешь мыслить! Тебе дана Богами сила, но ей нужно управлять!
— Отец, выслушайте меня!
— Из-за того, что ты возомнил себя первейшим мудрецом, — продолжал бесноваться Каогре, — посланец Весны до сих пор жив. Более того, он укрепил свои позиции! Скажи мне, Ченьхе, по какому праву ты осмелился нарушить мой приказ? Или я уже не уан?
— Да, я совершил ошибку, — рассерженно воскликнул беловолосый. — И вы теперь собираетесь попрекать меня ей до конца жизни?
Оба человека замерли, тяжело дыша друг другу в лицо. Каогре судорожно вздёрнул подбородок и отступил назад.
— Он был открыт, — заговорил силач, — стоял ко мне всем корпусом, руку с копьём отвёл назад. Харме прав, он бы не успел защититься и уклониться бы тоже не успел. Я держал копьё очень удачно: мне не нужно было поворачивать его, чтобы нанести удар. Это была предрешённая и лёгкая победа — всё равно, что попасть по неподвижной мишени.
Правитель криво улыбнулся.
— Но ты не попал.
— Он предвидел моё движение.
Каогре скривился, заслышав серьёзный тон сына. Он прекрасно знал, как рождаются суеверия, и потому громогласно объявил:
— Не выдумывай ерунды! Даже если бы он мог проникать в мысли, он узнал бы о плане, но решение, которое ты принял в последний момент, должно было застать его врасплох. К тому же я знавал магов и ведунов — чтение мыслей не такой уж лёгкий трюк, он бы замедлил твоего противника или вовсе сковал его.
Ченьхе выслушал самоуверенную речь с раздражением.
— Отец, вы можете хоть раз поверить мне? — прямо спросил он.
— Да, — с недоброй улыбкой ответил Каогре. — А ты не видишь? Мы как раз пожинаем плоды этого доверия.
— Ну, как вам тут жилось без нас? — весело спросил ведуна Тадонг.
— Различий мало, — поведал Гебье, осматривая его ногу. — Госпожа опять не знала, чем заняться. Я читал сочинения о Воде. Летни продолжали искать способ извести уана.
— А чудовища?
— Украшали свой дом. Кто тебя так? — в свою очередь спросил он, кивнув на опухшую стопу.
— А, — отмахнулся человек. — Сам.
— Да? — хмыкнул Гебье. Он достал ступку, высыпал в неё бурые корешки и стал толочь их. — И часто ты сам себе на ноги наступаешь? А то ведь с одного раза трудно добиться такого эффекта.
— Я хотел сказать: сам виноват, — поправился Тадонг. — Ты знаешь, какая толпа людей собирается посмотреть на турнир?
— И вся она прошлась по твоей ноге, — понимающим тоном изрёк ведун, подливая в ступку воды. — А, ну понятно. Древнейший обычай гостеприимства.
Летень коротко рассмеялся, а потом помрачнел и неловко спросил:
— Гебье… ты был хоть раз на турнире?
— Нет, — спокойно ответил весен. — Но я не питаю иллюзий.
Тадонг вздохнул:
— Слушай, а правда, что этот… ну, Кереф,[8] из армии Весны?
— Да, это так. А что?
Мужчина почесал живот и, сморщившись, признался:
