Они направлялись к дворцу на главной площади; процессия увеличивалась с каждой минутой и тянулась почти до самого берега. Из домов выходили люди со снопами пшеничных колосьев, перевязанными красными лентами. По параллельной улице с грохотом двигался огромный рог изобилия, то показываясь на перекрестках, то исчезая за домами. В его обращенном кверху зеве размещалась причудливая композиция из тыкв, кабачков и огородных пугал, сплетенных из кукурузных листьев, – все они крепились между ножками перевернутых сломанных стульев и столов, беспорядочно нагроможденных вокруг гигантских напольных часов, торчавших из этой груды хлама. Угасающее солнце отражалось на треснувшем стекле циферблата, и Эскарготу казалось, будто стрелки часов бешено вращаются, словно отсчитывая годы за минуты.
Шумная процессия вошла под арочный мост, сложенный из обтесанного камня, и на пять минут рог изобилия исчез из вида. Когда же он снова показался, в пляшущей за ним толпе Эскаргот увидел Лету. Он не мог обознаться.
Он начал протискиваться к тротуару, подскакивая на цыпочках и вытягивая шею, чтобы рассмотреть получше. Огромных размеров женщина в украшенной перьями шляпе схватила его за руки и закружилась с ним в танце. Эскаргот вырвался, наткнулся на трио пляшущих дудочников и чуть не упал. «Эй, поосторожней!» – крикнул один из них, запрыгав на одной ноге и схватившись за носок ботинка. Выскочив на крохотный свободный пятачок тротуара, Эскаргот прокричал извинения в пустоту, а потом бросился в узкий мощенный булыжником переулок и принялся проталкиваться сквозь плотную, судорожно шевелящуюся толпу людей, ритмично дувших в бумажные флейты.
Солнце уже почти скрылось за горизонтом. Через пять минут Эскарготу останется положиться лишь на факельный свет, и тогда поиски Леты в толпе станут делом чрезвычайно трудным.
Впереди по извилистой дороге медленно полз в гору рог изобилия, по обеим сторонам которого шли десятки людей в больших двусторонних масках, изображавших румяные младенческие лица; они все кружились, словно волчки, попеременно являя взору то зловещую ухмылку, то плаксивую гримасу, и среди них спотыкаясь шагала Лета, которая растерянно озиралась по сторонам, словно заблудившись. Эскаргот закричал и помахал ей рукой. Но она не обернулась. Она не могла услышать его в таком шуме. Девушка свернула вправо и на мгновение исчезла за покачивающимся рогом изобилия, а потом снова появилась, чтобы тотчас устремиться в темный переулок – бегом, словно спасаясь от преследования. Эскаргот бросился за ней. Она не могла убегать от него. Ведь она даже не знала, что он здесь.
Свернув в темный переулок, Эскаргот пошел медленнее. Он слышал шаги впереди, шарканье ног по булыжной мостовой. Но солнце уже село, и все вокруг затянуло пеленой морского тумана. В спешке и в желании увидеть ее Эскаргот забыл, что Лета не совсем та, кем кажется. И тут он вспомнил, как она явилась ему на мельнице в виде огромного черного кота, а на рассвете обернулась сгорбленной слепой старухой. А изорванный том Смитерса – это он тоже вспомнил. «Нашим жизненным путям, – рассудил Эскаргот в неожиданном приступе смелости, – похоже, суждено пересечься. Так пусть уж они пересекутся сейчас, пока я преследователь, а не преследуемый».
Переулок, изгибаясь, спускался со склона холма, мимо бесконечных заросших кустарником задних двориков, и вечер быстро превращался в ночь. Туман сгущался. Эскаргот замедлил шаг, потом остановился и прислушался. Вместо твердых быстрых шагов Леты теперь впереди раздавалось приглушенное мерное шарканье, словно кто-то медленно и устало брел по переулку – на сей раз ему навстречу. Эскаргот попятился, с трудом подавляя желание развернуться и броситься наутек. «Я доведу дело до конца, подумал он. – Будь что будет, но я сражусь с этими дьяволами, чтобы получить возможность спокойно жить своей жизнью. Нельзя допустить, чтобы они выпрыгивали из-за каждого угла на моем пути».
Туман перед ним завихрился и рассеялся, словно от дуновения неощутимого ветерка, и из него выступила сгорбленная ведьма, которая неумолимо приближалась к Эскарготу, медленно шаркая ногами, тяжело опираясь на клюку и крутя головой из стороны в сторону; казалось, она знает, что кто-то стоит поблизости и наблюдает за ней. Эскаргот прижался спиной к забору и затаил дыхание.
В тумане послышался дробный топот, словно толпа людей бежала по переулку, направляясь к ним. Эскаргот отступил в тень навеса над задней дверью дома и нашарил левой рукой дверную ручку. Дверь оказалась незапертой. В случае чего он потихоньку проскользнет в дом и запрется изнутри. Безусловно, хозяева вышвырнут его за порог, приняв за пьяного гуляку, но лучше уж это, чем… чем что? Он не имел ни малейшего желания выяснять это.
Старуха прошаркала мимо, явно спеша, часто постукивая палкой по булыжной мостовой. Длинная бахрома ее шали вяло трепыхалась подобием мокрой паутины, костлявое лицо ведьмы подергивалось от нетерпения. Крики и топот стали громче, в тумане замерцали факельные огни. Потом из тумана выбежал дядюшка Хелстром, за которым гналась целая орава людей, размахивающих факелами, вилами и веревками, свернутыми в кольца. В зубах гном сжимал зажженную трубку, набитую, несомненно, хрупкими косточками человечков-невеличек.
Дядюшка Хелстром спасается от погони! События принимали интересный поворот. Но затем стало ясно, что гнома никто не преследует. Наоборот, он сам возглавлял погоню за старухой. Люди окружили ведьму, злобно рыча, крича и толкаясь. Она успела испустить возмущенный хриплый вопль, но они тотчас набросились на нее, повалили на землю и связали, а потом подняли и положили на плечи двум мужчинам, которые, по приказу гнома, двинулись впереди оравы вверх по переулку, к шумной оживленной улице. Старухина клюка со стуком упала на мостовую и разлетелась на щепки, растоптанная сотней ног. Эскаргот пошел следом за толпой, преисполненный удивления и недоумения.
Рог изобилия вывезли на широкую площадь. Над ней возвышался дворец, серые каменные стены которого терялись в висящем над землей тумане. Повсюду прыгали и мерцали тысячи факельных огней, и улицы, расходившиеся от площади, словно спицы от ступицы колеса, были запружены толпами, медленно продвигавшимися вперед и приплясывавшими на ходу в такт музыке, на удивление ритмичной и мелодичной для плода совместного творчества сотен разрозненных музыкантов. Энергично работая локтями, Эскаргот выбирался из переулка вслед за оравой, перед которой расступалась толпа. Вне всяких сомнений, они направлялись к центру площади, и Эскаргот начал понимать зачем. Ему это совсем не понравилось.
