— Да будет Христос с тобою, моя госпожа! — начал он, как пристало в присутствии слуг, но тут зоркий взгляд уловил признаки беды. Одолев разделяющее их пространство тремя стремительными шагами, он схватил женщину за плечи. — Что случилось?
Ей пришлось дважды сглотнуть, прежде чем удалось попросить:
— Пойдем со мной!..
Он плотно сжал губы и без единого слова последовал за ней в садик на заднем дворе. Окруженный со всех сторон стенами, садик был полон прохладного покоя и дарил укрытие от всего мира. Пруд с плавающими кувшинками окружали кусты жасмина и роз, пропитавшие воздух своим ароматом. Солнце уже закатилось за крыши, небо над головой наполнилось сочной синевой. Здесь одиночества двоих не потревожит никто.
Алият повернулась к Барикаю и, опустив руки, заставила себя выговорить:
— Ману погиб. — Барикай не шелохнулся. — Весть привез нынче утром юный Мохим. Он оказался среди немногих, кто сумел бежать. Эскадрон был в патруле к югу от Халепа. Персидский кавалерийский отряд застал их врасплох. Мохим видел, как Ману в глаз попала стрела, и он выпал из седла под копыта лошадей.
— К югу от Халепа, — прохрипел Барикай. — Уже! Теперь они придут в Сирию.
Алият понимала, что этим чисто мужским замечанием Барикай, как щитом, загораживается от беды. Но щит рассыпался у него в руках.
— Ману… — сказал Барикай. — Наш первенец. Умер. — Он принялся часто-часто креститься трясущейся рукой. — Боже, смилуйся над ним! Христос, прими его! Помоги ему, святой Георгий!..
«Мне тоже пристало бы помолиться», — подумала Алият и вдруг почти без удивления поняла, что тяга к молитвам в ней умерла.
— Ты сказала Ахмат? — поинтересовался Барикай.
— Конечно. Лучше, по-моему… Надо пока оставить се и внуков в покое.
Молодая жена Ману жила в постоянном страхе с того самого момента, как его призвали на войну. Весть оглушила ее, как удар молота.
— Я послала вестника к Хайрану, но хозяин отослал его с каким-то поручением в Эмесу, — продолжала Алият. Младший их сын работал у торговца вином. — Дочери оплакивают Ману у себя дома.
Все три оставшиеся в живых дочери Алият успели выйти замуж, притом довольно удачно, и она радовалась, что в свое время не зря мучилась, собирая хорошее приданое.
— Думаю, теперь… — пробормотал Барикай, — думаю, надо взять в ученики Небозабада. Чтобы продолжил мое дело… Ты ведь знаешь его, не правда ли? Сын вдовы Хафсы. Парнишке всего десять, но подает надежды. Опять же, дело доброе. Оно может побудить святых смилостивиться над душой Ману. — И вдруг он до боли цепко схватил Алият за плечи и выкрикнул: — Да что ж это я болтаю! Ману умер!..
Она разомкнула его стиснутые пальцы, спустила их себе на бедра и крепко прижала мужа к груди. Так, обнявшись, они стояли долго-долго, пока вечерняя заря не угасла и сад не погрузился в сумрак.
— Алият, Алият, — наконец прошептал потрясенный Барикай, уткнувшись в ее волосы, — моя сила, любовь моя. Отчего ты такая особенная? Моя жена, мать, бабушка — и все-таки ничуть не изменилась с той поры, как была девушкой и моей невестой…
3
Захватив Тадмор, персы сперва обложили его тяжкой данью, но затем показали себя не такими уж дурными правителями. Не хуже римлян, решила про себя Алият. Пусть сами они били огнепоклонниками-зороастрийцами, но позволили каждому сохранить свою веру, даже более того — не давали православным, несторианам и иудеям досаждать друг другу. В то же время жесткий контроль над порядком на завоеванных территориях позволил возобновить торговлю, в том числе и с Персией. Лет десять — двенадцать спустя пошли слухи, что они продвигаются дальше, захватили Иерусалим, а там и Египет. Алият гадала, пойдут ли персы на старый Рим; но, судя по рассказам бывалых людей, бой за эту истощенную итальянскую землю, уже поделенную между ломбардскими вождями, католическим папой и остатками имперских гарнизонов, не сулил никакой выгоды.
Еще просачивались вести о том, что на трон в Константинополе сел новый император Ираклий, весьма способный и энергичный. Но у него хватало забот и поближе к дому — совсем недавно он отогнал от стен столицы диких аваров. Впрочем, в Тадморе эти события казались далекими и нереальными. Алият была чуть ли не единственной женщиной, слышавшей о ник хоть краем уха. У других хватало собственных забот. Да и для нее дни и годы постепенно слились в сплошную неразличимую пелену. Из пелены выплывали, обретая реальность, отдельные события — рождение внука, смерть подруги — и оставались в памяти, будто одинокие холмы на бесконечной караванной тропе.
Так обстояли дела — и тут в одночасье всему пришел конец.
В тот день Алият вместе с низкорослой, но сильной служанкой отправилась на главную площадь — агору. Вышли они рано утром, чтобы покончить с покупками и отнести их домой до наступления дневной жары, загоняющей всех под крыши. Барикай попрощался с женой едва слышным голосом. Несокрушимое прежде здоровье пошатнулось — последнее время его мучили слабость, приступы боли в груди и одышка. Не помогали ни молитвы, ни лекари.
Алият и Мара дошли по извилистым улочкам до Колоннады и двинулись вдоль нее. Двойной ряд колонн, с торцов замкнутый арками, сверкал великолепием; капители буквально светились, бросая вызов небу. С уступа каждой колонны смотрела статуя кого-либо из прославленных сограждан — воплощенная в мраморе многовековая история. Ниже шумели мастерские ремесленников и лавки торговцев, часовни и веселые дома, разношерстные толпы горожан и приезжих. Воздух был пропитан сочными запахами — дым, пот, навоз, благовония, пряности, масла, фрукты. Бурными волнами накатывался шум: шаги, цокот копыт, скрип колес, звон молотов о наковальни, песнопения, выкрики, разговоры — большей частью по-арамейски, на родном языке этого края, но еще и по-гречески, по-персидски, по-арабски и даже на языках более далеких стран. Буйствовали краски — плащи, халаты, туники, шали, всевозможные головные уборы, узорные ожерелья, амулеты, флажки на пиках. Торговец коврами восседал в окружении роскошного разноцветья своего товара. Виночерпий размахивал полным бурдюком. Из лавки медника несся перезвон металла. Вол, впряженный в повозку с финиками из оазиса, медленно прокладывал путь сквозь толпу. Верблюд, ворча и шаркая ногами, тащил на себе груз шелка незнакомых Алият расцветок. Эскадрон персидских конников в сверкающих латах шел рысью вслед за трубачом, призывающим расступиться и дать дорогу; пышные султаны из перьев трепетали на ветру. На носилках пронесли богатого купца, на других — куртизанку в пестрых одеяниях; оба взирали вокруг с ленивым высокомерием. Облаченный в черное христианский проповедник отступил с дороги, пропуская аскетичного местного мага, и перекрестился, когда тот прошел. Скотоводы, пригнавшие овец из засушливых степей, бродили, тараща глаза на соблазны, сулящие им перспективу вернуться в свои шатры без единого гроша. Насвистывала флейта, рокотал бубен, кто-то пел высоким дрожащим голосом.
