Сидя на мосту, размышлял, как лучше убить ЕГО. Тогда я был уже не Влад, не тот моральный урод, что разрушил жизнь любимой женщины (я понял, что всегда ее любил и предал по глупости — это-то самое паскудное!). Патологоанатом подтолкнул меня, я прыгнул в воду, выбрался ниже по течению, уже не понимая, кто я и куда иду.
В том месте, где я выбрался, неподалеку стоял заброшенный завод. Там мне явилась Зоя: она приказала забыть все, а руках ее был огненный меч, которым она разрубила мне голову. Я упал.
Меня нашла женщина. Потом я узнал, что ее зовут Пенелопа. Она отвела меня в больницу и просила дождаться доктора ван Чеха и очень хорошо его описала. С другими врачами я не разговаривал.
Что было дальше не важно. Я не помнил ничего, кроме проклятого своего имени. Потому придумал себе новое. Думая, что так смогу очиститься. Первые три дня я провел в лабиринте, в котором было много меня, но все это было не то".
Я закончила читать.
— Про Пенелопу что-то новенькое. Она же не выходит за пределы клиники, — задумчиво откомментировал ван Чех, — То есть мерзавец все вспоминал и записывал, а мне ни слова…
— Тут для нас приписки еще.
— Читай мою в слух, у меня нет секретов.
— "Уважаемый доктор! Простите, что скрывал от вас все это. Но предать огласке, значит признать, что ОН — это Я… Это невыносимо трудно для меня. И есть еще одно обстоятельство. Пенелопа занималась со мной, она пыталась вывести меня из того лабиринта, где я оказался. Но у нее ничего не вышло, и, ни у кого уже не получится".
— А что в твоей? — спросил доктор. Он был серьезен, почти зол.
— Не читала еще.
— Так давай, читай.
Я, было, возмутилась, но потом поняла, что доктору просто интересно и он не может ждать.
— "Брижит, ты напоминаешь мне Клэр и Зою одновременно. Ты миниатюрна и добра, как Клэр, красива, молода и жестка, как Зоя. Почему мы не встретились раньше? Хотя хорошо, что не встретились.
Я прошу тебя, еще раз: говори со мной! Все хорошее, что есть во мне, стремится к тебе. Ни в коем случае не ходи за Кукбарой — это ловушка, в которую я чуть не попался. И слушайся доктора…
Я постараюсь выбраться, теперь мне есть за чем, точнее за кем".
— Доктор, он говорил, что Пенелопа больна, это так?
— Она здорова, как бык, — отрезал ван Чех, — Я не знаю, с чего Эдгар решил, что она мертва, а Виктор, что больна. Она физически здорова. Все это печально, Брижит. Но надо уметь жить со всем этим. Учись, — назидательно сказал доктор и встал.
— Не уходите, пожалуйста.
— Брижит, — ван Чех подошел и положил руку мне на голову, — я не мама, и не нянька, хоть и очень тебя полюбил, но от своих принципов отказываться не буду. Пока ты можешь справиться сама. Но я внимательно слежу за тобой, и приду на помощь, тогда, когда это будет нужно особенно.
Поспи пару часов, уже светает. В восемь мне заступать, я разбужу тебя.
С этими словами доктор ушел. Я устроилась в кресле и, зажав в руке признание Виктора, заснула.
Через мгновение меня разбудил ван Чех:
— Поднимайся, Бри. Уже восемь.
— Но я только легла.
— Два часа, как минимум, ты проспала. Давай, дуй домой — отсыпайся. Ночка у нас была! Надо отдохнуть.
— Что будет с Виктором?
— А кто это теперь знает? Верну прежнее лечение, пусть спит.
Я быстро собралась и пошла не к лифту, а к Виктору. Села возле него на кровать и долго молчала, не зная о чем говорить.
— Мы все прочитали, — наконец, сказала я, — мне жаль тебя. Но ты не подумай, это не жалость сильного к слабому. Ты очень сильный, Виктор. Но ты не виноват. Иногда так бывает, когда мы думаем, что виноваты, а на самом деле не сделали ровно ничего. Мне кажется, что мигнувший свет создал искру, а вовсе не зажигалка. Эта мысль пришла ко мне в голову, когда я читала твои записи. Доктор на тебя не сердится, по-моему, он тоже тебе сочувствует и хочет, чтобы ты выздоровел.
Спасибо, за теплые слова. Слышишь, я прихожу и говорю с тобой, потому что… как бы тебе это сказать… ты — хороший человек, но мне и двадцати нет, а тебе немножечко не хватает до сорока. Но, не знаю… Я не знаю, почему это делаю… делаю и все тут!
Ты очень напугал меня сегодня ночью. Интересно было бы узнать, что ты делаешь сейчас, что с тобой происходит? Я точно знаю, что ты не спишь.
— Она тут еще?! Нет, ну, вы только посмотрите на эту фанатку?! — восклицал доктор ван Чех, обильно размахивая руками. — и, учтите, барышня, вы сами напросились!
Ван Чех схватил меня за руку и вытащил из палаты. В лифте он цепко держал меня за запястье, отпустил только у ворот.
— Скажите адрес Зоиной квартиры, — попросила я.
— Мне тебя, таким образом, до дома вести? — скептически отозвался ван Чех.
— Нет, просто скажите адрес.
Ван Чех долго смотрел на меня, внимательно прищурившись, и назвал адрес.
Я заехала домой, приняла душ, переоделась, почувствовав себя лучше, поехала по названному адресу. Оказалось, что это было не очень далеко. Большой панельный дом возле железной дороги. Я поднялась на четырнадцатый этаж и позвонила в дверь девяносто третьей квартиры. Мне открыла странного вида бабуля, какие, как правило, водятся в таких квартирах.
— О, Зоя, ты?! Давно тебя не было, проходи, — сказала бабуля.
Я не стала расстраивать пожилого человека. Интуитивно зашла в комнату без замка. Судя по запустению, тут никто не жил очень давно. В углу стояла гитара, посреди комнаты красный синтезатор, на нем же лежали чехлы.
— Бабушка, я инструменты заберу.
— Забирай, забирай, — равнодушно ответила старушка, — Мне они без надобности.
Комнатка сама по себе была маленькая, на диване валялась смятая, пожелтевшая газета, какие-то вещи, гитара. Рядом с диваном расположился огромный черный шкаф с ростовым зеркалом. Почти все свободное место занимал синтезатор, стола не было, стул был один, колченогий, почти развалившийся. Обстановка была не бедная, она просто была никакая. То есть вот так последнее время и жил Виктор. Заметно, что его ничего не интересовало.
Я заметила небольшую дверь, которую частично закрывал собой шкаф. Я пролезла между шкафом и стеной, толкнула дверь. Она поддалась…
Я попала в другую комнату. Там царила пошлая роскошь. Вещи были дорогие и аляпистые. Это была Зоина комната. Я поняла про нее только то, что вкус отсутствовал у этой женщины, как класс, и еще что-то очень неприятное.
В будуаре была кровать, заправленная дорогим бельем. На ней валялся ворох дорогих же некрасивых шмоток, которые должны были бы сделать из Зои сексуальную девушку, а делали валютную прошмандовку. На недешевом комоде стояли две фотографии. На одной Клэр и Зоя, на второй Зоя и Влад.
