На этот раз он увидел, как дочь короля вздохнула, затем кивнула. Шагнула на улицу, надевая на голову капюшон. Он пошел с ней по пустой, освещенной луной улице, которая казалась улицей этого мира и не совсем этого. Шум таверны стих, превратился в ропот моря, а потом в тишину.
* * *
Стоящий внизу человек был почетным гостем, принцем, спутником сингаэльского священника, которого король ждал все это лето. Эбор, сын Бордиса, стоящий на стене у западных ворот, ответил на тихий зов и быстро спустился по лестнице к обладателю этого музыкального голоса.
Ворота возвышались в темноте и с уровня земли казались более высокими. В этом году их заново укрепили. Король Элдред был строителем. Эбор увидел человека с собакой, поздоровался с ним, выслушал учтиво высказанную просьбу на время выпустить гостя из города, чтобы тот мог прогуляться при свете луны и звезд, ощутить ветер, вдали от дыма и суеты города и большого зала.
Эбор родился в деревне и мог понять подобную потребность. Именно поэтому он и сам так много времени проводил на стене. Ему вдруг пришло в голову пригласить сингаэля наверх, к себе в галерею на стене, но это было бы большой самонадеянностью, и не об этом просил его гость.
— Сегодня ночью там тоже шумно, все эти палатки, мой господин, — сказал он.
— Уверен в этом, но я не собирался идти в ту сторону. Некоторые воины королевского отряда не любили сингаэлей. Маленькие, смуглые, хитрые. Они называли их угонщиками скота и убийцами. В основном это было влияние англсинов с севера. Долгие годы стычек и более крупных сражений могли вызвать такое чувство. Но Эбор был родом из богатых областей к востоку отсюда, а не к северу или западу, и мрачные истории и воспоминания из его детства были связаны с эрлингами, приплывающими из опасных морей. Люди запада не были настоящими врагами по сравнению с пиратами-берсерками, пьянеющими от крови.
Сам Эбор ничего не имел против сингаэлей. Ему нравилось, как они разговаривают.
Ночь была достаточно тихой, ветер почти улегся. Если прислушаться, можно услышать звуки, доносящиеся из-за стен. Множество воинов из отряда короля ночевало в палатках (разбитых с северной стороны). Эсферт полон народу во время подготовки к ярмарке. Их высокому гостю не грозит там никакая опасность, если только он не ввяжется в игру в кости с пьяницами или не уведет какую-нибудь женщину со слишком острыми ногтями в поле или в овраг, а в задачу Эбора не входит спасать людей от подобных опасностей. Сингаэль держался с достоинством, без высокомерия. Он предложил Эбору монету: не слишком много, не слишком мало — сумму, соответствующую просьбе.
Тихий человек, что-то он задумал. Сейчас он далеко от дома. Эбор посмотрел на него и кивнул головой. Снял железный ключ с пояса, отпер маленькую дверцу рядом с широкими воротами и выпустил их, мужчину и темно-серого пса, бегущего рядом с ним.
Незначительное происшествие в потоке событий. Далеко не первый раз у кого-то появлялись причины выйти из города после наступления темноты в это мирное время. Эбор повернулся, чтобы подняться на свое место на стене.
Двое других окликнули его раньше, чем он добрался до верха.
Когда Эбор снова спустился вниз по ступенькам и увидел, кто они такие, тут он понял — с большим опозданием, — что все эти события нельзя назвать незначительными.
На этот раз мужчиной оказался эрлинг, несущий на плече человека, напившегося до бесчувствия. Это случалось каждую ночь. Но женщина оказалась младшей дочерью короля, принцессой Кендрой, а Эбору никогда и в голову не пришло бы отказать ей в малейшей просьбе.
Она попросила его снова отпереть калитку.
Эбор с трудом сглотнул.
— Позвольте мне… позвольте вызвать для вас стражу, моя госпожа.
— У меня уже есть телохранитель, — ответила она. — Спасибо. Открой, пожалуйста. Никому не говори об этом, иначе я рассержусь. И жди нас: будь готов впустить нас обратно, когда мы вернемся.
У нее был телохранитель. Эрлинг, несущий пьяного. Это совсем не казалось правильным. С тошнотворным ощущением в животе Эбор открыл маленькую калитку во второй раз. Они вышли. Кендра остановилась, оглянулась, серьезно его поблагодарила и пошла дальше.
Он закрыл за ними калитку, запер ее, поспешно поднялся по лестнице, прыгая через две ступеньки, на стену. Перегнулся через перила и смотрел им вслед, пока они не пропали из виду в темноте. Видно было не очень далеко. Он не увидел, как эрлинг свернул на юг, один, прихрамывая, со своим грузом на плече, а принцесса пошла на север, также одна, в том направлении, куда ушел сингаэль со своим псом.
Смотревшему в темноту Эбору пришла в голову мысль, что, возможно, они назначили встречу, что это свидание любовников, принца сингаэлей и их принцессы. Затем он решил, что в этом нет никакого смысла. Им незачем выходить за пределы города, чтобы переспать друг с другом. И как насчет эрлинга? Он тут при чем? И с большим опозданием Эбор вспомнил, что не заметил никакого оружия — ни меча, ни даже кинжала — у юного сингаэля, который говорил с ним так мягко, музыкальным голосом. Совершенно неразумно выходить из города, не взяв железа для защиты. Зачем кому-то это понадобилось?
Он почувствовал, как его прошиб пот; даже запах его ощутил. Он остался на месте, наблюдая, глядя вдаль, что входило в его обязанности и как велела ему принцесса. И вскоре он начал молиться, как должны молиться по ночам все люди, пока Джад ведет ради них битву под миром с силами, замышляющими зло.
* * *
Торкел положил сына на берегу реки к юго-западу от города. Недалеко от того места, куда они вышли сегодня утром и увидели королевских детей, бездельничающих на травке. Имея в своем распоряжении некоторое время (немного) и чуть больше света, потому что голубая луна отражалась в реке, Торкел смотрел на бесчувственную фигуру, отыскивая возможные перемены и то, что не изменилось.
Несколько секунд он этим занимался. Он не был человеком мягким, но такой момент в жизни человека иначе как странным и не назовешь. Он прежде считал, что больше никогда не увидит своего сына. При тусклом свете луны его лицо ничего не выражало. Он думал о том, что мальчику грозит опасность (уже не мальчику), если он оставит его здесь, в темноте, беспомощным. Могут появиться дикие звери или смертельно опасные хищники.
С другой стороны, есть предел тому, что отец может сделать для сына, а он дал обещание, важное для девушки, которая вывела его из города. Вероятно, без нее ему бы это не удалось. Он попытался бы, разумеется, но это маловероятно. Он смотрел на Берна при лунном свете и потратил несколько мгновений, высчитывая, сколько лет его сыну. Борода старила его, но он помнил тот день, когда Берн родился, и, кажется, это было не так уж давно. А теперь мальчик каким-то образом удрал с Рабади, участвует в набеге вместе с эрлингами из Йормсвика, хотя им совершенно нечего здесь делать.
