Тем не менее Кейок не выказывал страха. Он опирался на клинок, вынутый из костыля; его обычно бесстрастное лицо сейчас выражало что-то очень похожее на презрение.
— Госпожа права, — заметил он. — Вы всего лишь обычные люди, ничуть не умнее и не благороднее остальных. — Видя, что его слова задели мага, и без того взбешенного, Кейок добавил:
— И к тому же ребячливые и подверженные страху.
Позади, там, где оставалась горстка почетной гвардии Акомы, послышался чей-то смешок.
Тапек зарычал в приступе безрассудной злобы. Накопленная энергия вырвалась наружу. Его рука опустилась в резком, словно рубящем, движении, и из пустоты внезапно возникла темная фигура. Призрак вздымался вверх, затем воспарил — непроглядно-темный, как глубинный мрак безлунной ночи. Лишь на секунду повиснув в воздухе, он стремительно помчался в сторону Кейока.
Старый солдат непроизвольно поднял клинок, чтобы отразить нападение. Не по годам быстрый в движениях, он вступил в поединок с тем, чему не было названия. Но на этот раз его враг оказался бесплотным, и оружие беспрепятственно прошло сквозь чернильно-черную мглу. Кейок не отклонился в сторону и не сделал попытки к отступлению, даже когда магическая сила расщепила рукоять его клинка; и в следующее мгновение это детище злых чар поразило непокорного воина прямо в грудь.
Поверженный тенью, он, качавший Мару в детстве на коленях, впал в оцепенение. Пальцы разжались, меч упал на землю, и в широко раскрытых глазах застыли предсмертная мука и ужас.
И все-таки в конечном счете воин одержал победу. Изношенное сердце не могло противостоять потрясению и боли, которые выдержал бы боец помоложе; в последние годы его душа, отслужив долгий срок земного существования, не очень-то цеплялась за тело, к которому была привязана. Кейок зашатался, голова запрокинулась к небу, словно в последнем салюте богам. Затем он тяжело упал. Его тело было таким же безжизненным, как камни под ним, а лицо обрело выражение покоя.
Гнев Тапека остался неутоленным. Он хотел, чтобы старик кричал и умолял, катаясь по земле и завывая от телесной боли; и пусть бы Мара, скорчившаяся от страха в своем паланкине, знала: ее драгоценный военный советник подыхает в муках, словно пес.
Тапек разразился проклятием. Злоба заполыхала в нем с новой силой: ему казалось, что Кейок слишком легко отделался. Лучше бы Мара погибла до того, как ее старый воин испустит дух. Пусть бы Кейок увидел, как она отправится к Туракаму прежде него, и, умирая, осознал, что труд всей его жизни оказался напрасным. Остервенелый маг устремился к паланкину, теперь уже покинутому носильщиками и сиротливо стоявшему в зарослях. По пути к носилкам Тапек начал произносить заклинания, вызывая из воздуха новые жестокие чары. Каждое слово он отчеканивал и подкреплял жестом. Колдовством он сотворил рой серебристых дисков, которые порхали, кружась, над его плечами. Их края были острее кинжалов; взрезая воздух, они порождали гул, режущий слух.
— Марш! — скомандовал Тапек.
Смертоносные диски унеслись быстрее, чем доступно взору, и ворвались в заросли. Их прикосновение пресекало жизнь. Высокие травы и молодые деревца увядали, за считанные мгновения превращаясь в сухие стебли и прутья. Не было такой силы, которая остановила бы их, или преграды, способной замедлить их полет. Как сквозь туман, они прошли сквозь оказавшийся на пути камень и разрезали драпировки паланкина. И вот оттуда донесся приглушенный женский крик. Затем в роще наступила тишина, которую не нарушало даже птичье пение.
Вся лесная живность давно исчезла, спасаясь бегством.
Остались лишь воины у Тапека за спиной. Потрясенный нападением на паланкин госпожи, командир подал сигнал к атаке.
Повернувшись к ним, Тапек презрительно расхохотался. Мечи в их руках выглядели нелепо, а они сами, с жаждой боя, написанной на их лицах, казались кучкой безмозглых идиотов. Маг увеличил силу заклинания. Он взмахивал руками, посылая один за другим вращающиеся диски в шеренги солдат, бегом приближавшихся к нему.
Люди падали. Они не кричали, так как не успевали вздохнуть. Еще секунду назад они были живы и бежали, выкрикивая боевые кличи Акомы. В следующий момент, настигнутые смертельными дисками мага, они оказывались во власти паралича. Ноги подкашивались, и они валились на сухую землю. Тапек по-прежнему был одержим яростью. Словно вознамерившись выжечь и уничтожить все вокруг, он продолжал метать колдовские снаряды. Сверкающей вспышкой, бросок за броском, они вылетали из его рук как воплощение беснующейся силы зла. Звенящий гул от кружения дисков стоял в воздухе еще долгое время, после того как пал мертвым последний из воинов Мары; среди них лежал и Инкомо в измятых шелковых одеждах, вопиюще неуместных на этой арене поголовного уничтожения.
Сила Тапека внезапно стала иссякать.
С трудом превозмогая усталость, головокружение и рябь в глазах, вызванную зрелищем непрерывного движения вращающихся дисков, он понимал, что у него нет иного выхода: следовало остановиться и перевести дух. Радости он не испытывал. В нем все еще бурлило негодование из-за того, что какие-то простолюдины осмелились выказать ему неповиновение. Он сожалел не о том, что они погибли от его руки, а лишь о том, что они сумели вывести его из равновесия и из-за них ему пришлось убить Мару слишком быстро. Она заслуживала долгой и мучительной смерти — за все то беспокойство, которое причинила Ассамблее.
Тапек расправил хламиду на плечах, затем двинулся, обходя мертвые тела, туда, где прежде были зеленые заросли. Горстка перетрусивших рабов и слуг тихо скулила, уткнув лица в землю. Колдовское оружие заметно поубавило их количество, а те, кто уцелел, видимо, повредились в уме. Тапек величаво прошествовал мимо и протиснулся сквозь сухие остовы кустов и почерневшие сучья деревьев к площадке мертвой земли, окружавшей паланкин Акомы. Там, где он проходил, засохшие листья и хрупкие веточки крошились, превращаясь в пыль.
Лишь лак на паланкине не потускнел и не покоробился под действием магии, иссушающей все живое. Его яркий блеск казался почти неестественным в сиянии солнечных лучей. Тапек шагнул вперед и отбросил занавески, расшитые геральдическими изображениями птицы шетра.
На подушках, в безжизненной позе полулежала женщина; в ее широко раскрытых глазах застыло выражение удивления. Ее наряд бесспорно принадлежал знатной даме, но это была не Мара.
Над дорогой, ставшей местом побоища, прозвучало проклятие Тапека.
Он ничего не достиг, лишь уничтожил какую-то прислужницу, облаченную в одежды Мары. Его одурачили! Он, маг Ассамблеи, введенный в заблуждение присутствием Кейока и кучки солдат и офицеров, был убежден, что настиг властительницу. А на самом деле она может праздновать победу над ним, — как видно, Мара заранее все просчитала, сделав ставку на его горячий нрав. Идя на смерть, солдаты прекрасно сознавали, что она перехитрила Всемогущего из Ассамблеи, и этот старик тоже знал. Кейок с самого начала разыгрывал представление и, можно не сомневаться, в полной мере позабавился, прежде чем умер.
