Я стояла в лесу на краю заросшего желтыми цветами пруда. Вечерело, от воды тянуло прохладой. Я спустилась к самому берегу и уселась на камень, обхватив коленки. На мгновение мне показалось, что из воды на меня смотрят птичьи глаза — огромные, желтые, с глубокими, как бездна в ночи, зрачками. Потом иллюзия исчезла. Я глядела в зеленоватую воду, и мне казалось, что когда-то и где-то я уже сидела на берегу, пытаясь решить, что же мне дальше делать…
Святой град Кантиска— Я не могу этого сделать! — Архипастырь с ужасом смотрел в глаза старого маринера.
— Ты сделаешь это, твоя святость. — Эрик Коннак глянул на главу Церкви так, как некогда смотрел в око бури. — Сделаешь, потому что мы должны знать!
— Это невозможно!
— Почему? Я не доживу до весны, за моей спиной неплохая жизнь. Что бы ни толковали ваши клирики о смирении, я собой доволен и не скрываю этого. А теперь я могу еще и смертью дело сделать. Агва Закта дарит умирающему пророческий дар?
— Господин Эрик!
— Да или нет?!
— Да, Проклятый меня побери! — взревел бывший рыцарь.
— Ну наконец как человек заговорил, — удовлетворенно вздохнул старейшина Совета паладинов. — Да не смотри ты так! Великие Братья меня не осудят, а до твоего Триединого нарисованного мне дела нет. Не верил я в него всю жизнь и напоследок верить не собираюсь. И не пытайся в угоду своей совести нужное дело загубить. Чистеньким нужно в лесу жить да грибами питаться, а взялся других в бой водить, без крови не обойдешься…
— Ты прав. — Лицо Феликса стало жестким. — Принимаю на себя всю ответственность.
— Ну, это ты загнул, — собравшийся умирать маринер лукаво подмигнул главе Церкви, — всю не нужно. Только половину. За себя я как-нибудь отвечу, если кто вдруг спросит. А ты отвечаешь за то, чтоб из того, что я узнаю, толк вышел. Хотел я с этим делом к Шани Гардани сунуться, да раздумал. Он-то уж точно себя бы потом заел, а вы объявили себя всеобщими пастырями да за чужие грехи молельщиками, вот и отдувайтесь.
— Хорошо, — кивнул Архипастырь, — клянусь сделать все, чтобы помочь Благодатным землям и… Рене. Когда ты…
— Да прямо сейчас, — перебил старик. — С морем и корабликами я попрощался, за правнука выпил, а в вашем сухопутье мне смотреть нечего. Сколько ждать-то потом?
— Как когда, но не меньше шести часов.
— Значит, подожду. Есть тут у тебя место, где нам не помешают?
— Есть. — Феликс встал и открыл неприметную дверцу, в которую не столь давно его предшественник провел Романа Ясного. Убранство потайного кабинета Архипастыря не изменилось, и Эрик опустился в то самое кресло, в котором сидел бард.
— Подходит. Из такого не свалишься. Пожалуй… Сначала выпьем с тобой вина, а потом и делом займемся. Давай два кубка.
Феликс покорно разлил темно-красную терпкую жидкость, которой, случалось, заливал свою тоску и одиночество. Маринер посмотрел вино на свет.
— Добрая лоза! Помню, взяли мы атэвский корабль с таким же… Только его ненадолго хватило. Вся Идакона пила. Ну, твоя святость! Пью за тех, кто остается. За тех, кто в море и на земле будет идти до конца против ветра. Удачи вам! Уж не знаю, встречу ли я на Далеких Берегах тех, кого мы потеряли, но пусть им в вечности, где бы они ни были, тепло будет! Пей, Флориан! Тебя ведь Флорианом зовут?
— Да.
— Тогда за удачу и за победу, Флориан.
— Арде!
Эрик поставил пустой кубок на столик, еще раз обвел глазами полутемную комнату и просто сказал:
— Пора.
Клепсидра на столе самоуверенно и равнодушно отсчитывала время. Эрик и Феликс беседовали. Архипастырю было не по себе, старый маринер ждал конца совершенно спокойно. Более того, он рассказывал главе Церкви вещи, которые могли потом пригодиться. Феликс рискнул подняться к вечерней службе, потом вернулся и даже по настоянию Эрика выпил и признался, что не верит пророчеству Тиверия. Или, вернее, не верит записавшему его Максимилиану. Эландец кивнул и посоветовал кое к кому спиной не поворачиваться. Они заговорили о Великих Братьях, и тут моряк прервал себя на полуслове. Лицо его оставалось спокойным, только руки судорожно сжали подлокотники.
— Нужно ждать, — голос старого паладина стал ровным, спокойным и сильным, — ждать, даже когда это покажется безумием. Ждать и помнить. В землю упали зерна. Им нужно время. Придет год Трех Звезд, и поднимет меч последний из королей. Голубая звезда канет в море, Алая вернется на небо, Темная не погаснет. Она зажжена Избранным, но озарит путь Последнему, предвещая победу. Не бойтесь ночи, не бойтесь дня. Тьма защитит от Тьмы, Свет от Света. Не плачьте об уходящих в бой.
Старый маринер осекся. Голова его упала на грудь. Феликс бросился на колени перед умирающим, и ему показалось, что он разобрал смутный шепот: «Созвездие Рыси… Темная звезда… Им не сойтись, но свет их вечен…»
Серое мореСтранный узор из сероватых, голубоватых и розоватых разводов создавал иллюзию игры света на замерзшем стекле и был ему откуда-то знаком. Но откуда? Рене знал, что спит, но обязательно должен проснуться и что-то успеть. Успеть, пока Геро досматривает утренний сон.
Какие странные обычаи у атэвов — они заставляют своих женщин закрывать волосы и нижнюю часть лица. Глупо и некрасиво. Калиф подарит ему свою лучшую саблю, если арцийки станут носить покрывала, серебристые покрывала с переливчатым зимним узором… Но зачем ему еще одна сабля? Роман недавно подарил ему шпагу. Сговорились они с Майхубом, что ли…
Нет, он все-таки спит, но пора просыпаться, он не может опоздать, Эрик за него поручился… Рене Аррой докажет, что третий сын герцога может стать настоящим маринером, но для этого нужно заставить себя встать.
Ох, не надо было вчера столько пить, это вино слишком сладкое, а от сладкого вина всегда хочется спать. Он и сейчас спит, знает, что спит и должен проснуться. Если проклятый монах застанет его спящим, то донесет отцу. Ведь он так и не выучил урок, хотя зачем ему это теперь? Он давным-давно не учится ни у какого монаха, а отец мертв уже много лет. Просто он спит и видит сон, но нужно заставить себя проснуться. И он, конечно же, пьян, иначе почему голова стала такой тяжелой, а глаза не открываются? Они с Марко вчера слишком много пили за Герику, но теперь все в порядке — она принадлежит только ему. Это его женщина, навеки… Понять бы еще, откуда здесь эти серебряные разводы… А, это же плащ Залиэли, значит, где-то и она сама…
Эльфийке не понравится, что он спит на ее плаще, ведь в ее жизни больше не может быть мужчин. Да и ему это не нужно, у него есть Геро, не мог же он, в самом деле, остаться с Залиэлью, да еще и забыть об этом! Если Герика увидит его с этим плащом! Но нет, она ведь теперь далеко…
