Кристофер Сташефф - Чародей поневоле

— Вовсе нет,— не теряя решимости, объявил отец Эл.— Это слово означает «целостность», целостность твоей души.

Красотка расхохоталась. Смех ее был на редкость мелодичен.

— Да ты, видно, шутишь! У фейри нет никаких душ!

— Ну, значит, есть личность, характер.— Отец Эл мысленно ругал себя на чем свет стоит за то, что забыл о такой элементарщине.— Нечто такое, что слагает только тебя, и больше никого. Индивидуальность. Непохожесть ни на кого, ни на одну другую речную нимфу.

Красотка перестала улыбаться.

— Нет… Ты, похоже, не шутишь.

— Нет, не шучу. Твоя личность, девушка, твое истинное обличье, скрытое и известное только тебе самой,— это и есть ты, самая настоящая ты. Твое представление о себе основано на том, во что ты глубже всего веришь, оно остается после того, как ты отбрасываешь все манерное, наносное, внешнее. Вот тогда, как на дне реки, ты видишь себя истинную.

— Что ж,— улыбнулась красавица-нимфа,— тогда я — прелестница, ибо глубже всего и важнее всего для меня — телесные утехи.

Она снова попыталась обнять священника.

Что ж, такое отцу Элу и прежде доводилось слышать, причем не от обитательниц водоемов. Он крепко сжал ее руки и пристально посмотрел ей в глаза.

— Это всего лишь оправдание, и я его не приму. Некий мужчина поступил дурно с тобою, когда ты была юна, нежна и ранима. Ты открыла ему свое сердце, позволила ему отведать своей тайной сути и тем самым сделала доступным и свое тело, ибо тебе показалось, что одно должно вполне естественно последовать за другим.

Красогка-нимфа в изумлении смотрела на священника. Вдруг она дернулась, попыталась вырваться.

— Не хочу больше тебя слушать!

— Придется выслушать,— решительно заявил отец Эл, крепко сжимая ее запястья,— Итак, этот молодой мерзавец, насытившись в полной мере твоими прелестями, покинул тебя и унес с собой частицу твоей тайной сути. Он, легкомысленный повеса, ушел своей дорогой, насвистывая и напевая и насмехаясь над тобой, а ты осталась в тоске и боли, ибо в твоей тайной сути осталась рана, которую нечем было залечить.

— Смертный,— почти вскричала красотка,— ты в своем уме? Я ведь нимфа!

И такое отцу Элу прежде слышать доводилось.

— Не имеет значения,— непоколебимо отозвался он.— Ни одно мыслящее существо не способно существовать, раздавая направо и налево частицы своей тайной сути. Ты должна понимать, что при таком поведении твоя тайная суть скоро истает, и тогда ты фактически перестанешь существовать, от тебя останется только оболочка. Именно это происходит с теми, кто дарит свое тело тем, кто их не любит и кого не любят они сами. Так нарушается целостность твоей тайной сути, ибо так уж мы устроены, что наша внутренняя суть и наше тело едины, и как только нарушается целостность чего-то одного, страдает другое. И когда ты открываешь для кого-то свое тело, а тайную суть не открываешь, целостность твоей сути также страдает.

— Тысячу раз со мной случалось такое,— процедила сквозь зубы нимфа,— но и внутри, и снаружи у меня все цело!

— Нет, ты ошибаешься. Всякий раз ты теряешь крошечную частичку себя, хотя тебе так хочется верить, что это не так!

— Да нет же, нет! Это в моей природе — одаривать мужчин прелестями тела, оставляя при этом нетронутой мою суть! Ведь я нимфа!

— Это могло послужить тебе слабым оправданием лишь в первый раз, когда твоя тайная суть впервые претерпела разрушение. Потом ты твердила себе: «Это все не важно. Я неизменна. Такова моя природа — отдаваться телом, но не душой, телесные радости — единственное мое желание». И для того чтобы себя самое в этом убедить, ты ищешь соития с любым мужчиной, какой встречается на твоем пути, но всякий раз твоя суть рвется и рвется еще сильнее, и тебе снова приходится убеждать себя в своей правоте, и ты отчаянно ищешь новых наслаждений, хотя в глубине своей знаешь правду: никаких наслаждений ты давно не испытываешь. Ибо это всего лишь оправдание.

— И что с того? — сердито надулась нимфа.— С чего это ты на меня ополчился? Почему заставляешь слушать тебя, когда я готова отвернуться. Не для того ли, чтобы оправдать себя самого за ту жаркую похоть, что загорелась в твоих очах при первом же взгляде на меня?

«Удар ниже пояса»,— с тоской подумал отец Эл.

— Ты права. Однако разве мое оправдание чем-то вредит тебе? Или мне?

Нимфа нахмурилась, пытливо взглянула в глаза отца Эла.

— Да нет… Мне это совсем не вредит. А вот тебе это вредно, ибо для тебя было бы куда естественнее крепче обнять меня и слиться со мною в порыве страсти.

— Ты видишь меня насквозь,— признался отец Эл.— Однако то, что «естественно», не всегда верно, девушка, ибо тогда частица меня оторвалась бы от целого, так же как и частица тебя.— Он вздохнул.— Заблуждение многих мужчин состоит в том, что суть женщины может пострадать от случайной связи, в то время как мужчине это не грозит. Увы, это всего лишь заблуждение. Мужчины, как и женщины, едины, и нельзя отдать частицу тела, не пожертвовав при этом частицей души. Мы также можем жестоко поплатиться за первую связь с женщиной, которая не питает к нам любви, и затем будем пытаться оправдать себя и заглушать боль того, первого удара попытками возлечь с каждой встречной. Многие мужчины любят похваляться своими подвигами, но надо понимать, что такие мужчины на самом деле — привидения, имеющие вид живых людей. И если у такого мужчины выведать истинную правду, то он признается, что на самом деле никакого восторга от своих похождений не испытывает, ибо соитие без любви сжигает душу, обращает ее в прах и оставляет привкус горечи.

— Наверное,— медленно проговорила нимфа,— ты так говоришь, ибо познал боль любви.

Отец Эл печально улыбнулся.

— Все молодые люди совершают одинаковые ошибки. Все падают в одну и ту же яму, хотя окружающие кричат во все глотки: «Обойди!» Я тоже когда-то был молод и не всегда носил облачение.

Красотка в страхе округлила глаза, отпрянула, быстро окинула отца Эла взглядом и прижала ладони к губам.

— Да ты… монах!

Он улыбнулся.

— А ты увидела во мне всего лишь мужчину?

Нимфа, тараща глаза, кивнула.

— Если бы ты присмотрелась повнимательнее, ты бы увидела, что по берегу ручья я шел не в поисках утех.

— Нет… Так оно и было,— сдвинув бровки, проговорила красотка.— Я поняла… Ну, ладно. Но если ты не за этим явился сюда, то за чем же?

— Видишь ли… Я разыскиваю мужчину и женщину — супружескую пару с тремя детьми,— неторопливо проговорил отец Эл.— Они вышли из этого леса некоторое время назад — возможно, тогда, когда светило солнце. Ты их не видела?