Сон стал темнее, холоднее, тени вторглись в зал Калтесса. Теперь они были одни, Сайда и Нона, и между ними металась глубокая тревога.
— Не делай мне больно! — Сайда вдруг в ужасе попятилась от Ноны.
— Сайда! Я никому не позволю...
— Не делай мне больно! — Сайда, съежившись, указала на Нону.
Нона попыталась успокоить ее, но вместо этого обнаружила, что возвышается над Сайдой, сжимая руку подруги в массивном кулаке. Серый зал вокруг нее превратился в стены квартиры Раймела, Сайда висела над толстым роскошным ковром из медвежьей шкуры.
Нона попыталась отпустить Сайду:
— Это не я. Я не такая, как он. Не такая!
— Нет, пожалуйста! Я не хотела этого делать.
Где-то глубоко в груди Ноны вспыхнул гнев. Она пыталась помочь глупой девчонке. Почему та испугалась? Неужели она думает, что у Ноны есть что-то общее с таким существом, как Раймел Таксис? «Я не сделаю тебе больно». Однако, к своему ужасу, она обнаружила, что трясет Сайду и еще сжимает кулак на руке подруги, чтобы придать особое значение своим словам
— Отпусти!
— Я отпускаю... — Но кулак сжался еще крепче, изогнулся, и Сайда начала кричать.
Нона резко вздохнула и открыла глаза. Краски ее кошмара исчезли, осталась только чернота. Потребовалось мгновение, чтобы понять, где она находится. Мягкие звуки спящих окружали ее со всех сторон. На задворках ее сознания длился сон, как будто ему и не требовалось ее внимания с разрешением продолжаться. Она шла за чем-то, за линией, которая тянулась по узкой тропинке между двух опасных сторон, с одной стороны находился темный и всепоглощающий голод, с другой — слепота, свирепая, как взгляд на солнце. И каким-то образом в то же самое время она шла еще за кем-то, одетым в черное, быстро и уверенно двигавшимся сквозь беззвездную ночь, прокладывая верный путь между высокими зданиями. Фигура нашла то, что искала, посмотрела вверх, потянулась к холодным каменным стенам и начала карабкаться.
Нона напрягла слух, прислушиваясь к тихому похрапыванию и вздохам послушниц, тихому повороту тела во сне, шепоту ветра... скрип, внезапное движение... трудно сказать, на каком расстоянии в непроглядной ночи. Без предупреждения, удивив себя, Нона резко выпрямилась, так быстро, как никогда раньше, и сбросила с себя одеяло. Возможно, какой-то новый звук заставил ее сесть, а может, и ничего, просто одно из тех подергиваний, которые возникают из ниоткуда и дергают тело, как струну. Где-то еще в темноте раздался приглушенный удар, звук воздуха, покидающего легкие быстро и без приказа…
— Ч-что? — В конце ряда Кетти, самая старшая из них, сняла с крючка фонарь, стоявший у ее кровати, — на случай, если кому-то понадобится добраться до Необходимости глубокой ночью.
Прямо под свернутым одеялом, где лежала голова Ноны, на кровати гордо возвышался маленький черный предмет. Она моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд — рукоять? Чего? Рядом Клера, пошатываясь, поднялась со своей кровати: «А разве уже утро?» — Ее голос был хриплым от сна. Между ними стояла фигура, показавшаяся в свете незакрытого фонаря — Арабелла Йотсис, ее лицо было маской.
Нона взялась за рукоять – обтянутую кожей, с навершием в виде железного шара размером с глаз — и потянула. Ей потребовалась большая часть сил, чтобы вытащить острие из досок, и когда она увидела, что сверкающее лезвие начало выскальзывать из щели, которую оно проделало в ее одеялах, она быстро прикрыла его. Только Арабелла это заметила и перевела взгляд от руки Ноны, сжавшей рукоять, на лицо Ноны, их взгляды встретились.
— Возвращайтесь в постель! Сейчас середина ночи. — Кетти закрыла колпак фонаря, осталось только слабое свечение.
Арабелла поспешила к Кетти и через несколько мгновений вышла из комнаты, держа в руках фонарь.
— Закройте окно. Здесь очень холодно. — Клера со своей кровати, все слова сливаются воедино. Никто не ответил.
Нона легла на спину, натянув на себя одеяло. Стало холоднее – должно быть, ветер подхватил окно и распахнул его настежь, — но если Клера назвала это холодом, значит она никогда не стояла лицом к лед-ветру, голодная и укрытая лишь плетеной изгородью.
Она вытащила нож из-под одеял. Клинок достигал примерно двух ладоней в ширину, узкий, как два пальца, и весь из холодной стали. Нона могла только думать, что Арабелла, должно быть, украла его из склада в тренировочном зале. Но на самом деле вопрос был в другом — намеревалась ли она заколоть Нону до смерти или просто оставила острое предупреждение? В глубине существа Ноны что-то красное и первобытное зарычало на вызов клинка, требуя крови, требуя, чтобы оружие вернули с тяжелым уроком. Нона боролась с желанием броситься за Арабеллой. Она могла поймать ее прежде, чем та доберется до Необходимости на краю утеса. Чем закончится эта встреча? Нона, с острым ножом в руке и тупыми обвинениями на губах? Гнев имел право на жизнь, это было оружие, которым нельзя пренебрегать, но терпение тоже было оружием и Нона решила, что контроль заключается в том, чтобы решить, что использовать и когда.
Она осталась в своей постели. На улице было холодно и опасно во всех отношениях. Должно быть, нож предназначался для того, чтобы напугать ее. Даже такая высокородная особа, как Арабелла Йотсис, не могла рассчитывать, что убьет человека во сне в переполненном дормитории и это сойдет ей с рук... если только она действительно не считает деревенскую девочку коровой или свиньей по сравнению с тем, кого приглашают в императорский дворец?
В какой-то момент, когда одна мысль гонялась за другой бесконечными кругами, Нона заснула и, хотя ворочалась с боку на бок, не просыпалась до тех пор, пока Брей не объявил час пробуждения и по всему дормиторию не зашевелились серые тени, ворча на день.
— Сегодня Путь и Дух, — простонала Клера. — Хуже всего на свете.
— Сначала завтрак! — Рули с усмешкой распустила ночной узел и тряхнула волосами.
— Дух — это то, ради чего мы все здесь собрались. — Джула фыркнула, погладила себя по голове и обнаружила, что за ночь ее волосы не вернулись.
— Я здесь потому, что меня сюда послали, — сказала Клера. — И если кто-нибудь попросит меня повторить катехизис, когда я уже буду Красной Сестрой, я воткну ему нож в глаз.
— Если бы ты уделяла Духу больше внимания, то знала бы, что колоть людей в глаза — это нехорошо. — Джула поправила свою рясу и начала застилать постель. — Во всяком случае, сегодня первым — Путь.
— Ааа! — Клера зевнула и натянула рясу поверх панталон. — Надеюсь, Сковородка позволит нам, беспутным, снова поиграть.
Нона выскользнула из-под одеяла и начала одеваться. Она сунула руку под подушку, чтобы еще раз дотронуться до ножа и убедиться, что это не сон. Все еще там, теплый от ее тела, твердый и острый — неоспоримая правда. Она хотела взять его с собой, привязав к телу, завернув лезвие в полоску ткани, но ей не хватало ни времени, ни уединения. Ей придется оставить оружие в постели и надеяться, что у Арабеллы не будет возможности вернуть его.
Нона вышла из дормитория одной из последних и, вместе с Клерой, поспешила в трапезную позавтракать. Они вдвоем спустились по ступенькам крыльца, обнаружив необычно тихий день, безоблачное небо и редкое тепло.
У стены дормитория пухлая краснолицая сестра атаковала жесткой щеткой каменные плиты. На мгновение она остановилась, чтобы плеснуть еще воды из ведра. Она взглянула на девочек:
— Быстрее! — Она вернулась к своей работе, яростно скребя темное пятно. — Прочь отсюда.
Клера показала язык ее спине и, хихикая, побежала в сторону трапезной:
— Это Сестра Швабра. Она считает, что у послушниц есть только две цели в жизни: испачкать вещи и встать у нее на пути.
— Она назвала себя Шваброй? — Нона побежала за подругой.
— Нет, но все остальные так ее называют. Она выбрала какое-то цветочное имя, Хризант... или что-то вроде, но никто не может его произнести или запомнить.
Через сотню ярдов они миновали Сестру Сало, выходившую из дома настоятельницы. Сестра Сало посмотрела в восточное небо, когда они пробегали мимо, но не раньше, чем Нона увидела ссадину на левой стороне ее лица и синяк, темнеющий вокруг нее.
