Ожидания не оправдались. Склад пустовал уже много лет, если не десятилетий, задавать вопросы было некому. Димитос протиснулся в приоткрытую створку ворот, посмотрел на ржавеющий грузовик над ремонтной ямой, изучил поросшие травой асфальтовые дорожки, выбитые стекла в административном здании, и повел носом, разбирая на нити переплетение запахов.
Высохшая плесень, готовая ожить при осенних дождях, слабый медовый аромат воска, пропитавший заброшенные цеха, тонкая нотка пряностей из разрушенного склада и упоительно манящее благоухание спелого волхоягодника. Димитос двинулся вперед, следуя за запахом, но не забывая прислушиваться и оглядываться.
Ограда, заплетенная темно-зеленой лозой с гроздьями оранжевых ягод, нашлась за развалинами склада. Маруш проснулся, зевнул и потянулся к волхоягоднику, урча от предвкушения.
— Подожди, — торопливо срывая и пробуя горсть ягод, проговорил Димитос. — надо понять… да, настоящий. Обычный. Его ни с чем не спутаешь.
Сын запищал — от восторга. Он никогда не видел столько волхоягодника — в их родном мире кусты нещадно вырубали, не разбираясь в сортах. Уничтожили и «обычный» оранжевый, и желтый «настоящий» — дар Живинки, увивавший колоннады ярмарок и закрепляющий дорогу на Кромку. Вырубали, опасаясь перерождения, появления «дурманного», кроваво-красного, открывающего путь нечисти и сводящего оборотней с ума — в противоположность обычному.
Существовала минимальная вероятность, что ограда стоит на проклятом месте, но Димитос не чувствовал горечи или запаха гнили, поэтому усадил сына на наполовину обрушившийся столб и начал рвать самые спелые ягоды. Горсточку Марушу, жменю себе.
Сладкий сок тек по подбородку, руки прилипали к листьям. Димитос ел и не мог остановиться. Обычный волхоягодник даровал оборотням силы и спокойствие, утихомиривал звериную ярость, облегчал превращение и наделял выносливостью. Только сейчас стало ясно, как ему не хватало этих ягод. Никакая химия не могла сравниться с соком, умиротворяющим льва, и позволяющим сохранять рассудок и на ногах, и на лапах, не сражаясь за тело.
Стремление найти самые зрелые гроздья привело к тому, что Димитос прокопал дыру в зелени и выглянул за ограду. Ему открылся вид на знакомую выжженную пустошь. Но не необитаемую. Чтобы разглядеть животное, щипавшее сухую траву, Димитосу пришлось расширить щель и прищуриться.
Нет, зрение ему не изменило.
— Это не лошадь, — пробормотал он, рассматривая и запоминая скверные детали. — Это единорог.
Глава 2. Димитос. Кража единорога
Состояние редкого зверя было удручающим. Кто-то держал единорога на цепи, используя как восполняемый запас ингредиентов для магических зелий. Темные пятна шрамов на спине, возле хребта, почти спиленный рог, выщипанный хвост, веки, лишенные ресниц. Шею единорога пригибал к земле тяжелый железный ошейник с цепью. Цепь крепилась к небольшому столбу.
Димитос подавил желание выбежать в поле и освободить пленника. Теперь он пожалел, что прошел сквозь поселение, не выяснив, кто его обитатели. Обычному человеку посадить единорога на цепь не по силам. Значит, здесь живут колдуны. Хотя бы один колдун или колдунья, но достаточно сильный, чтобы замкнуть ошейник на единороге и препятствовать его побегу.
Он отошел на дорожку, очистил дряхлую скамейку от мусора и листьев, уложил Маруша, шепнув: «Поспи», пристроил рядом рюкзак и черепашку. Убедившись, что сын задремал, он приник к щели в зарослях. Как выяснилось, вовремя. По пастбищу, прихрамывая и негромко ругаясь, шла престарелая жрица Тимаса, покровителя ядовитых растений.
«Можно было сразу догадаться, кто возьмет такой грех на душу, — укорил себя Димитос, глядя на храмовую пигментацию, напоминавшую растительные татуировки. — Одиночка бы не справился. А если ошейник у храма выпросить, отравой или чем-то еще отработать, то выгода несомненная — вари по самым сложным рецептам, золото само в карман потечет».
Бабка разомкнула замок, намотала цепь на руку и потащила единорога в сторону домов. Тот всхрапнул и уперся. Димитос притих, опасаясь привлечь к себе внимание неловким движением. Бабка не должна была его учуять — варка зелий отбивала нюх. А вот зрение у нее могло остаться острым.
«Странно, почему меня единорог не унюхал и не разозлился. Они оборотней не любят. Мог, конечно, привыкнуть — если в поселении еще кто-то живет».
Борьба продолжалась около получаса. Единорог дважды сбивал престарелую жрицу с ног и тянул в сторону заброшенного склада, к Димитосу. То ли хотел предупредить об опасности, то ли пытался сбежать, призывая льва на подмогу. В итоге бабка снова защелкнула замок, прикрепляя цепь к колышку — наверняка заговоренному — и поковыляла домой, цветисто ругаясь.
Сумерки, укрывшие пастбище за время борьбы, быстро превратились в густую ночь. Димитос долго прислушивался к звукам — лай собак, гомон домашней птицы, неразборчивые голоса — и рискнул выйти за ограду, когда поселение утихло. Единорог приветствовал его фырканьем — как будто ждал и укорял за задержку. Зрение оборотня позволяло рассмотреть оковы, цепь и замки, а тренировки в магической школе помогли понять, что колышек отравлен и заговорен на отсохновение рук.
— Дай-ка, пощупаю, — попросил Димитос, прикасаясь к ошейнику.
Единорог переступил с ноги на ногу, разрешая ему осмотреть второй замок, скреплявший цепь и скобы.
— Лев, — больше себе, чем единорогу, сообщил Димитос. — Лев на рельефе, делал мастер-лев. Делал не для зла, жрица потом замок в зельях вываривала. Сейчас. Я попробую вымыть его соком волхоягодника и дозваться к памяти металла. Это не камень, но лев льва всегда услышит. Подожди.
Единорог фыркнул с заметной укоризной — «куда я, мол, уйду?». Димитос добежал до склада, обнаружил, что Маруш уже проснулся и играет с черепашкой, строго-настрого велел ему не спускаться со скамейки, нашел в рюкзаке пустой пакет, сделал шаг к ограде и задумался. Склад с одной дорогой. Где-то рядом должен быть проход на Кромку — не шальная лестница, а стабильный путь для отправки товара со складов. Там мог остаться желтый волхоягодник, дар Живинки. Жрицы Тимаса ни за что бы не выпололи кустарник, дающий ценный сок.
«Если тут росла хоть одна лозинка, они ее всем городишком должны были холить и лелеять».
Он нырнул в лабиринт из складских помещений, цехов, дорожек и густого подлеска, упрямо подкапывавшегося под фундаменты строений. Вторые ворота — выезд на небольшую асфальтированную площадку — нашлись довольно быстро. Догадка оказалась верной — решетчатые створки, ржавую арку и символы Свечана обвивала лоза. Похожая и не похожая на обычный волхоягодник. Листья были крупнее и светлее, ягоды — маленькие желтые шарики — висели на стеблях редкими гроздьями.
Димитос еще раз прислушался — понимал, что жрицы вызовут подмогу и убьют его за воровство — и начал собирать ягоды в пакет, стараясь не уронить ни одну желтую драгоценность. Наполняя пакет, он перебирал в памяти все отмыкающие наговоры и прогонял страх перед работой с истинным волхоягодником. А ну как выкинет на Кромку без возврата? Что тогда будет с Марушем?
Но и оставить единорога на цепи Димитос не мог. Он сам долгое время прожил в ошейнике — да, подставил шею добровольно, чтобы исправить проступки собратьев-заклинателей — и лучше многих понимал, что такое чувствовать себя почти рабом. Бесправным существом, от которого время от времени бывает толк для хозяев.
Он вернулся на пастбище, вынул из пакета несколько ягод, раздавил в ладонях, омыл их соком, прежде чем прикоснуться к замку. Металл был пропитан наносным ядом и родным наговором, замочная скважина таилась в открытой львиной пасти. Собрат-рельеф пощекотал руку, сомневаясь: «друг или враг?». Димитос поспешно раздавил еще пяток ягод, капая соком в скважину и на дужку, и зашептал:
— Брат, прости! Жну, где не сеял, собираю, где не рассыпал. Ради правды и воли хочу единорогу облегчить долю. Пусть мои слова будут кинжалом, змеиным жалом, вскроют тайну, позовут хозяина. Помоги, отомкни, и вослед не прокляни.
