«Я сейчас подойду, — пообещал Дима. — Стой, где стоишь. Я направление засек… а ну, кому сказал! Маугли! Вот стервец! Дым, я скоро приду, жди».
Димитос решил подождать на лапах — Маруш рядом со львом быстро успокоился, начал гоняться за бабочками, порхавшими среди папоротников. Единорог долго и придирчиво обнюхивал листья, выбрал куст с молодыми побегами и приступил к трапезе. Лев растянулся на вытоптанной ящером полянке, погрелся на солнышке и поднял голову, когда из чащи появился терзай — холеный, нагловатый, покровительственно относящийся к своему человеку. Дмитрий догнал терзая минут через десять. Лев встал, встретился с ним взглядом и взвыл от боли — показалось, что какой-то изощренный палач влил ему в голову ведерко расплавленного свинца. Зверь покатился по траве, меняя форму. Человек осел на землю, держась за виски, глотая мучительный стон.
Димитос пришел в себя в зарослях. Осторожно коснулся пальцами лба, ощупал затылок. В голове была пустота и звенящая тишина. Оказывается, Дима всегда занимал там место — даже когда он о нем не помнил, даже когда они годами не разговаривали. А сейчас — после встречи взглядами в реальности — мысленная связь исчезла навсегда. Невидимого собеседника не стало, и Димитос почувствовал себя обокраденным. Как же так?
— Ох, — простонали с поляны. — Ну, абзац… Дым, ты живой?
— Ага, — отозвался Димитос. — Вроде живой.
Некоторое время они общались междометиями, выражавшими крайнее недовольство ситуацией. Димитос дополз до вещей и кое-как оделся. Дима снял со спины винтовку, сел, обнимая колени, долго и задумчиво смотрел на единорога, на терзая и Маруша, обнюхавшихся и устроивших возню. Спросил не то, что ожидалось.
— Дым, ты мне как-то говорил, что ты мелкий. В смысле, лев. Ты серьезно говорил?
— Да, — кивнул Димитос. — Не то, чтобы совсем мелкий, но не крупный. И грива у меня не очень пышная, короткая.
— Ни дай Бог, — с чувством сказал Дима. — Такая туша волосатая… какие же у вас там тогда крупные?
Вопрос явно был риторическим, поэтому Димитос воспользовался случаем и поинтересовался, что такое парк Юрского периода.
— Динозавры же! — удивился Дима. — Ты что, кино не… ах, да. В общем, кино про динозавров. Я их сразу узнал. Тираннозавра застрелил. За тобой тираннозавр гнался. Если бы не мосинка…
Они сходили, посмотрели на труп — за время созерцания Димитос расспросил Дмитрия о динозаврах и поблагодарил словами — после чего дружно решили поискать дорогу в какое-нибудь более гостеприимное место. Единорог с ними согласился и даже опустился на колени, позволяя терзаю и Марушу влезть к нему на спину.
— Мы на бродячий цирк похожи, — сообщил Дима, поднимая с земли винтовку в чехле. — Ты чего? Букет рвать собрался?
— Хоть пару цветков, — ответил Димитос.
Увы, его постигла неудача. То ли из-за сезона, то ли по какой-то другой причине, сорванные цветки папоротника мгновенно увядали в ладонях, чернели и начинали очень дурно пахнуть. Пришлось отказаться от идеи обзавестись гербарием. Димитос вытер руки об штаны, спросил:
— У тебя те обрывки хоженей остались? Я попробую открыть дорогу. Не бродить же по лесу. Нарвемся на тираннозавра, мало не покажется.
Пока Дмитрий рылся в новеньком рюкзаке, Димитос его рассматривал, оценивал и убеждался, что Чур, перевязавший нить судьбы, был прав и не прав. Он считал, что Стёжка-Дорожка почуяла какую-то опасность в его магических способностях, и навязала Диму как балласт. И думал, что Диме будет трудно служить в его отряде — не сможет привыкнуть к волшбе.
«Дима больше подходит на роль воина Чура, чем я. Выносливый, сильный — по меркам людей. Хладнокровный, умеющий убивать, но не утративший доброту — не станет делать это ради забавы или выполняя чью-то прихоть. А к волшбе привыкнет. Много лет с львом-оборотнем беседовал, не свихнулся, терзая подобрал. Значит, свыкнется и с волхами, и с келпи, и с русалками, и с древяницами, запомнит имена богов и боженят. Кто из нас балласт — вопрос. Пока он спас меня и сына. Что будет дальше — посмотрим».
Выдав ему охапку рваных хоженей, Дима потребовал объяснений, как они работают — вот и подтверждение. Не боится, а любопытствует. Димитос осторожно раскладывал дорожники на траве, скользил подушечками пальцев по нитям, рассказывал о рык-ко, о закреплении узелкового письма заклинаниями и чуть не утонул под ворохом вопросов.
— А ты так умеешь?
— Хожени — нет. А узелковое письмо знаю, конечно.
— Серьезно, оборотни так пишут?
— И многие колдуны.
— А почему к этому башмаки, набитые камнями, привязаны?
— Чтобы далеко не уйти. Это был дорожник к определенной точке и обратно.
— А этот с ракушками!
— Для мореплавателей. Сокращали дорогу.
— Вот этот, с ягодками, странный.
— Это не ягодки. Это гроздья гнева. Это не хожень, а амулет бешенца.
— Кого?
— Помолчи! — взмолился Димитос. — Я не могу сосредоточиться. Надо выбрать.
Единорог, переступавший с ноги на ногу, наклонился, ткнулся мордой в хожень, сплетенный жрецом Ярого.
— Думаешь, этот?
Димитос положил плетенку на ладонь, взвесил, прислушиваясь к ощущениям. У хоженя была отломана часть кольца, некоторые слова узелкового письма уцелели.
— …к лестнице Богов… на зов… всегда готов. Ага, это на воинский сбор. Или возложить дары в праздник. Неважно. Лестница Богов в парке Славы — то, что нам нужно. Оттуда должны быть дороги в обжитые миры, да и до воинов Чура будет проще докричаться. Хожень потрепанный, зато место, куда мы идем — намоленное. Думаю, доберемся без проблем.
— Тебе виднее, — пожал плечами Дима. — Ты когда-то говорил про метро. Сравнивал Кромку и метро. Теперь я понял. Я себя сейчас чувствую хуже, чем в берлинском метро. Подземные станции, наземные, надписи вроде знакомыми буквами, а хрен разберешься. Хорошо, что мы там недолго жили. Я везде пешком ходил.
— И тут пойдем пешком, — пообещал Димитос, разрешая терзаю обнюхать хожень. — Держитесь рядом со мной, не отходите дальше чем на полметра. Облако просесть может, провалитесь в бездну.
Вдалеке, в глубине папоротного леса, раздался рёв, шум и треск.
— По-моему, мы дождались еще одного тираннозавра, — сообщил Дима, поворачивая голову и всматриваясь в заросли.
— Сейчас.
Димитос смочил пальцы слюной, скатал две растрепанные нити, соединяя слова «зов» и «лестница», и прошептал мольбу Тропнику, тормоша искалеченное заклинание. Первым на клочки облачной дороги ступил неугомонный единорог. Димитос ухватил его за поредевший хвост, Дима положил руку на спину терзая. Некоторое время они брели в туманной смеси облаков и папоротников, прислушиваясь к звукам и морщась от вони — прежний пряный аромат сменился стойким запахом помойки. Постепенно воздух стал суше, заросли и туман исчезли, и они обнаружили, что идут по пешеходному мосту над оживленным шоссе.
— Ух, ты! — восхитился Дима, глядя вниз. — Смотри. Скоростные полосы для легковушек, широкие — для грузовиков, а по краям что-то вроде пешеходных. Караван верблюдов, надо же. А с той стороны мужики на колесницах.
— Нам бы спуститься, — ответил Димитос, прищуриваясь и пытаясь понять, нет ли где-то рядом поста стражников. — Поговорить с воинами Чура. Спросить, где можно найти жилье. У меня мелкий. Он пока помалкивает, но скоро захочет есть, превратится, начнет капризничать. Я же тебе говорил: можно было попробовать уйти, все двери из мира не запечатать, все щели не заделать — это никому не под силу. Но я не один. Мне надо думать о Маруше.
— Понимаю. Выйдем куда-нибудь. Найдем гостиницу или поспрашиваем, где квартиру можно снять. У меня яблоки в рюкзаке. Три яблока, которые Заржина подарила. Можно малому яблоко дать, пусть перекусит.
— Прибережем пока.
За разговором они дошли до спуска. Единорог потоптался, осторожно шагнул на пандус, поковылял, ставя копыта то на пологий бетонный спуск, то на широкие ступеньки, то на клочья облаков, замельтешившие под ногами. Дима и Димитос отреагировали одновременно — забрали терзая и Маруша на руки, пошли по другой части лестницы.
