– Раньше это была дорога к копям, – пояснила Елена в ответ на мой вопросительный взгляд. – Здесь добывали медь, серебро, даже немного золота. Но рудные жилы иссякли давным-давно, не одну сотню лет назад.
Выбоины и впрямь выглядели старыми, а исследовав их с помощью чувства гармонии, я смог лишь удостовериться в верности этого впечатления. Ничего интересного вызнать не удалось.
Поднявшись на невысокий холм, Гэрлок заржал, давая понять, что хочет пить. Ниже по склону, близ переброшенного через реку каменного моста, стояли два бревенчатых сруба без крыш, когда-то бывшие домами. Прямо посередине одного из них рос приземистый кедр. У самого моста находился еще один остов строения, тоже без крыши.
– Старая таможня, – пояснила Елена. – Когда-то за проезд по мосту брали плату.
По ту сторону речушки, – всего лишь глубокого оврага с узкой полоской воды на дне, – стояли и другие заросшие сорняками развалюхи.
Дорога, следуя изгибу Стурбала, свернула на северо-восток, и на протяжении почти целого кай мне представилась возможность любоваться развалинами. По пути попалась и площадь, в центре которой высился пьедестал, где некогда наверняка красовалась статуя, а с северо-востока стояли три здания. На двух имелись вывески: меч, скрещенный с мотыгой, и скрещенные свечи. Третий дом был наглухо заколочен.
Елена остановила наш отряд возле расположенной позади «Меча и Мотыги» осевшей конюшни.
По сравнению с Литгой бедная Джикойя выглядела чуть ли не столь же процветающей, как сам Кифриен.
– Вы здесь бывали? – спросил я своих спутников. Три бойца отрицательно покачали головами.
– Я была, – сказала Елена, – пять лет тому назад. И надеюсь, что попала сюда в последний раз.
Мне тоже хотелось на это надеяться – особенно после того, как на ужин пришлось есть вареную медвежатину: лучше бы уж обойтись сыром всухомятку. На ночь мы с Валдейном устроились в комнате на двоих, пол которой провисал, словно матросский гамак. Впрочем, мне все же удалось заснуть, предварительно наложив заклятие против насекомых-кровососов. Валдейн, слушая, как я бормочу заклинания, молча качал головой.
Наступившее утро оказалось серым и унылым; воздух наполняла влажная туманная взвесь, которую нельзя было назвать дождем: земля во всяком случае оставалась почти сухой. Тело за ночь затекло так, что я с трудом мог разогнуться, но в дороге это прошло. До полудня мы ехали на восток с короткими остановками, чтобы напоить лошадей, а где-то в середине дня Елена выбрала на песчаном берегу место для привала. Мы смогли поесть, а наши лошадки – пощипать травки и попить. Гэрлок предпочел чахлой траве листья какого-то куста, впрочем, совершенно безвредного.
Последним кусочком белого сыра я поделился с Джиллой.
– Спасибо, – сказала она, – для чародея ты совсем неплохой малый. Кажется, я начинаю понимать, почему ты нравишься командиру.
Мне оставалось лишь пожать плечами.
Как водится, после привала я взобрался в седло последним. Теперь наш путь лежал к маячившим не так уж далеко, – казалось, будто их можно коснуться рукой, – красновато-бурым Нижним Рассветным Отрогам. Еще не настал вечер, когда Елена снова остановилась, – примерно в половине кай от начала дороги через нижний перевал. Солнечные лучи просачивались сквозь редкие мглистые облака, освещая лежавшие к западу и югу от нас равнины. В южном направлении земля поднималась все выше, дыбилась кручами, и в конце концов равнина превращалась в ограждавшее Кифрос с юго-востока Пустое Плато.
– Надеюсь, – промолвила Елена, – на сей раз твоя задача будет проще, чем в прошлый, когда нам тоже пришлось расстаться.
– Хочется в это верить, командир Елена.
Валдейн отдал мне честь, и бойцы повернули обратно, тогда как я направил Гэрлока к перевалу. А когда оглянулся, мои недавние спутники уже превратились в точки.
Дорога в начале перевала была узкой, не более дюжины локтей в ширину, пересекавшая ручей, который мне было совсем нетрудно перешагнуть. Ложе его, однако, имело глубину в добрых четыре локтя, а лежавшие в нем обкатанные булыжники наводили на мысль о том, что прежде ручей был быстрым и полноводным. На самой дороге попадались отпечатки конских и даже бычьих копыт, а также относительно свежие лепешки навоза.
Примерно в двух футах за речушкой дорога пошла на подъем. Пони заржал.
– Знаю, – сказал я, поглаживая его шею. – Мало радости везти в гору все эти инструменты, да и компании у тебя нет.
Выбравшись на прямой участок дороги и убедившись, что ни сзади, ни спереди нет никого, кто мог бы это заметить, я установил искривлявшие свет щиты, и мы с Гэрлоком сделались невидимыми. Правда, сами мы тоже ничего не видели: теперь мне приходилось нащупывать путь с помощью чувства гармонии. Гэрлок умерил шаг и забеспокоился, так что мне пришлось снова погладить его и малость подкрепить гармонией. В настоящий момент особой надобности в маскировке не имелось, но пони отвык от невидимости, а я хотел, чтобы он снова приспособился к ней на тот случай, если к этому трюку придется прибегнуть в серьезных обстоятельствах. Щиты воздействовали лишь на свет, а стало быть, стоило Гэрлоку заржать, и мы оказались бы обнаруженными. Выдать нас могли и отпечатки копыт. Было бы здорово, имей я возможность решить все наши проблемы с помощью магии, но, увы, магия далеко не всесильна.
Спустя некоторое время Гэрлок малость успокоился и вернулся к нормальному аллюру. Я отпустил щиты и перевел дух. Оказалось, что мы успели проехать меньше одного кай: путешествуя вслепую, на быстроту рассчитывать не приходится.
– Славный малый, – похвалил я пони.
Чем выше мы забирались в горы, тем становилось холоднее. И я, и Гэрлок уже выдыхали пар, так что в конце концов мне пришлось остановиться и натянуть теплую куртку. Правда, застегивать ее я не стал.
Еще через десять кай крутой подъем закончился, и дорога пошла по длинной лощине, поросшей чахлой травой и приземистыми кедрами. То здесь, то там торчали здоровенные валуны, заметенные с северной стороны еще не успевшим растаять снегом. А вот на дороге снег стаял, смыв при этом большую часть отпечатавшихся ранее на влажной глине следов. Кое-где трава выглядела скошенной, но ни коз, ни овец на глаза не попадалось.
Елена сказала мне, что на этой дороге имеется постоялый двор, и, разумеется, не обманула. Правда, хижина представляла собой развалюху: деревянная дверь сорвалась с проржавевших железных петель, а поросшая травой крыша во время дождя или снегопада явно протекала. Во всяком случае, на это указывали влажные пятна и углубления на грязном полу. Несмотря на то, что дверь практически отсутствовала, холод меня не страшил: эта проблема легко решалась с помощью магии гармонии. Чего нельзя было сказать о еде всухомятку: сами по себе хлеб и сыр вовсе недурны, но я ел их уже почти целую восьмидневку, так что поневоле заскучал по стряпне Риссы. И даже по своей собственной.
