— Это самая разумная линия поведения, — ответил Маркворт. — Де'Уннеро и Джеховит, конечно, всегда были и будут на моей стороне, но многие из остальных аббатов приглядываются к моим действиям, пытаясь понять, не преследовал ли я Джоджонаха из каких-либо личных побуждений.
— А были такие побуждения?
Что я говорю, с ужасом подумал Фрэнсис?
Отец-настоятель прекратил вышагивать по комнате, остановился на расстоянии вытянутой руки от Фрэнсиса и поглядел на него с такой яростью, что у бедняги мелькнула мысль, а не убьет ли Маркворт его прямо тут, на этом самом месте? Выглядевшие вблизи еще более устрашающими бритая голова и остроконечные уши отца-настоятеля делали такую перспективу вполне реальной.
— Есть такие, кто потихоньку задает всякие вопросы, — потихоньку, потому что они трусы, как ты понимаешь. — Маркворт снова принялся большими шагами мерять комнату. — Их интересует, в самом ли деле внезапный поворот против Джоджонаха соответствовал интересам церкви и достаточно ли вескими были доказательства заговора, чтобы стоило столь поспешно выносить приговор и приводить его в исполнение. Я сам слышал, как некоторые из них бормотали, что лучше было бы добиться полного признания, прежде чем казнить его.
Фрэнсис кивнул, хотя и не хуже Маркворта понимал, что Джоджонах никогда не признался бы в том, в чем его обвиняли. Да, этот храбрый человек не отрицал, что участвовал в освобождении пленников. Но того признания, которого Маркворт от него добивался, — что много лет назад он помогал брату Эвелину украсть камни и убить магистра Сигертона — он не сделал бы никогда. И Фрэнсис, и отец-настоятель прекрасно понимали, что такого сговора на самом деле и не было.
— Однако хватит об этом. — Маркворт взмахнул высохшей рукой, и Фрэнсис понял, что произошло что-то важное. — Баланс сил изменился.
— Внутри церкви?
— Между церковью и государством. Королю Данубу нужна помощь, чтобы навести порядок в Палмарисе. Сейчас, когда мертвы и барон, и его единственный наследник, в городе начались беспорядки.
— К тому же их любимого аббата Добриниона тоже больше нет.
— Ты нарочно испытываешь сегодня мое терпение, да? — прошипел Маркворт, сверля Фрэнсиса взглядом. — У жителей Палмариса есть новый правитель, посильнее Добриниона.
— Без сомнения, они полюбят и его. — Фрэнсис изо всех сил старался, чтобы в его голосе не прозвучало даже намека на иронию.
— Они будут уважать его! Бояться его. Они поймут, что не король, а только церковь властна над их жизнью, только она может дать им спасение и подлинную радость. Маркало Де'Уннеро сумеет объяснить им это или, по крайней мере, держать их в узде, пока они не поймут, в чем состоит истина.
— Он же всего лишь аббат.
— Епископ, — поправил Фрэнсиса Маркворт.
Молодой монах просто рот раскрыл. Он был одним из самых компетентных историков Санта-Мер-Абель и занимался вопросами геополитики различных регионов мира. Он лучше, чем кто бы то ни было, понимал, что стоит за титулом епископа, и знал, что этот титул не был никому пожалован вот уже на протяжении трех столетий.
— Ты, похоже, удивлен, брат Фрэнсис, — заметил Маркворт. — А меня удивляет, что король с такой легкостью отказался от второго по величине города Хонсе-Бира.
— Не с-с-совсем так… — заикаясь пролепетал монах. — Удивительно, что король отказался от второго по величине города Хонсе-Бира в пользу церкви.
Маркворт расхохотался — как будто Фрэнсис и впрямь сказал что-то смешное.
— Сейчас для меня особенно важно, чтобы ты был моими ушами и глазами в Санта-Мер-Абель, — заявил отец-настоятель.
— Вы уезжаете?
— Пока нет, но я буду больше занят делами за пределами аббатства. Так что не спускай глаз с брата Браумина и приглядывай за новыми студентами и служащими.
Маркворт махнул рукой, отпуская Фрэнсиса, и принялся снова вышагивать по комнате. Монах поклонился и вышел.
Возвращаясь в учебные помещения, он пытался разобраться в услышанном. Новости ошеломили его. Он никогда не был горячим поклонником Маркало Де'Уннеро, главным образом потому, что, как и большинство остальных, смертельно боялся этого переменчивого и непредсказуемого человека. Как епископ, он будет обладать огромной властью; может, Де'Уннеро станет настолько силен, что перестанет подчиняться даже отцу-настоятелю? Фрэнсис покачал головой, пытаясь отогнать эти пугающие мысли. Маркворт, похоже, доволен таким развитием событий; скорее всего, он сам приложил к ним руку.
И все же из головы не шел образ Де'Уннеро после нападения поври на Санта-Мер-Абель — глаза вытаращены, весь покрыт кровью, главным образом вражеской, потому что сам он был ранен очень незначительно. А ведь это сражение он же и спровоцировал, причем им двигала исключительно жажда убийства — иначе с какой стати было открывать им ворота?
Монах содрогнулся. Что, если Де'Уннеро все же вырвется из-под власти отца-настоятеля? И если это произойдет, удастся ли уцелеть Фрэнсису и другим монахам, преданным Маркворту?
Он шел, не разбирая дороги, но по случайному стечению обстоятельств повторяя путь Браумина. И, скользя по темным коридорам одного из нижних уровней, внезапно услышал, как кто-то молится еле слышным шепотом.
Вначале, как всегда, была молитва, обращенная к Джоджонаху и Эвелину. После нее все сидели тихо, явно нервничая и напряженно ожидая, что брат Браумин продолжит историю «Бегущего» и плавания на Пиманиникуит.
Ему были понятны их волнение и страх. Даже говорить открыто о Пиманиникуите считалось серьезным преступлением или, если угодно, роковой ошибкой. После возвращения с острова Пеллимар один из трех уцелевших во время путешествия братьев чересчур разболтался о своих приключениях.
И что же? Он не пережил ту зиму.
А теперь Браумин рассказывает об этом плавании четырем товарищам и тем самым фактически ставит их под удар.
Браумин подумал о Джоджонахе, представил себе, как он гордо стоял перед Марквортом — точно так же, как Эвелин перед демоном. Потом в памяти всплыла гора Аида и устремленная к небесам рука Эвелина, проткнувшая спекшуюся, покрытую пеплом поверхность горы и как будто бросающая вызов самой смерти.
И тогда Браумин продолжил рассказ, повторяя те живые детали, о которых говорил ему Джоджонах. Снова рассказал о плавании, но уже более подробно. С гордостью поведал историю сражения с «бочкой» поври и в особенности о том, как героически вел себя во время него Эвелин.
— Он взял в руку рубин, — драматическим тоном рассказывал Браумин, для убедительности выставив перед собой кулак, — пробудил в нем магию, швырнул — швырнул, заметьте! — в открытый люк корабля поври и взорвал со страшной силой!
