Многие умерли, а другие настолько ослабели, что надолго выбились из колеи. Поэтому урожай у нас нынче очень скудный.
Услыхав страшное слово «холера», некоторые чиновники и солдаты нервно зашевелились. Малала же, к удивлению Криспа, разразился смехом.
– А ты не дурак, крестьянин! Придумай болезнь, чтобы оправдать собственную лень, назови ее пострашнее – и сборщики тут же дадут деру, да? Кого другого ты бы, может, и провел, но только не меня. Я слыхал подобные байки.
– Но это правда! – с негодованием воскликнул Крисп. – Высокочтимый господин, вы у нас впервые. Наш бывший сборщик Забдай обязательно заметил бы, скольких знакомых лиц недостает среди нас сегодня!
– Еще одна байка, – зевнул Малала.
– Но это правда! – повторил Крисп.
«Да, господин, истинная правда!» – загомонили сельчане. – «Фосом клянусь, у нас померла уйма народу, и жрец-целитель в том числе…» «Моя жена…» «Мой отец…» «Мой сын…» «Я целый месяц провалялся, какая уж там работа!..»
Сборщик податей поднял руку:
– Это не имеет значения.
– Как то есть не имеет значения? – Крисп, осердившись, нырнул под балдахин Малалы и ткнул пальцем в список, лежавший у того на коленях. – Варадий мертв. Фостий – это мой отец мертв, моя мать и сестра тоже мертвы. Сын Цикала, тоже Цикал, мертв… – И Крисп продолжил чтение скорбного списка.
Но Малалу это ничуть не тронуло.
– Как ты заметил, юноша, я здесь впервые. Вполне возможно – и даже, я бы сказал, вероятно, – что все названные тобой люди прячутся сейчас в лесу, посмеиваясь в рукав. Я таких фокусов навидался, можешь мне поверить!
Крисп поверил ему. Не попадись чиновник раньше на подобные уловки, он не стал бы с таким недоверием судить о том, что тут происходит. Крисп пожелал обманщикам провалиться к Скотосу во льды, поскольку из-за них сборщик оставался глух к настоящей беде, постигшей деревню.
– Сумма податей остается в силе и должна быть собрана, – продолжал Малала. – Даже если каждое твое слово чистая правда, налоги взимаются со всей деревни, а не с отдельных людей.
Императорской казне нужны ваши продукты, а то, в чем нуждается казна, она берет. – Он кивнул, указав на стоящих в боевой готовности солдат. – Вы заплатите добровольно – или вам же хуже будет.
– Мы заплатим добровольно – и нам же хуже будет, – с горечью сказал Крисп. Подати собирались с деревни оптом для того, чтобы крестьяне не давали потачки лодырям и чтобы все были связаны круговой порукой. Но грабить, даже на законном основании, людей, переживших такое несчастье, было ужасно несправедливо.
Малалу это не остановило. Он объявил сумму налога, причитающуюся с деревни: столько-то золотых монет или же их эквивалент в виде только что убранных зерновых, которые были с великой дотошностью и аккуратностью перечислены в списке.
Крестьяне притащили все, что было у них отложено для ежегодной уплаты податей. Поскребли по сусекам, поднатужились – и собрали почти столько же, сколько в прошлом году. Забдай наверняка остался бы доволен. Малала – нет.
– Сейчас соберем остальное, – сказал он.
Предводительствуемые солдатами чиновники, которых он привел с собой, расползлись по деревне, точно муравьи по горшку со свиным салом. Они открывали ямы-хранилища одно за другим и ссыпали зерно, бобы и горох в кожаные мешки.
Крисп наблюдал за этим систематическим разбоем.
– Воры! Вы хуже кубратов! – крикнул он Малале.
Сборщик налогов испортил ему даже это удовольствие, восприняв оскорбление как комплимент.
– Надеюсь, мой дорогой друг, надеюсь. У варваров есть жестокость, но нет системы. Заметь, однако, что мы не допускаем произвола. Мы берем лишь то, что положено по закону Автократора Анфима.
– А вы, пожалуйста, заметьте, высокочтимый господин, – титулование прозвучало в устах Криспа как ругательство, – что закон Автократора Анфима обречет многих из нас на голод.
Малала только плечами пожал. На мгновение Криспа охватила такая бешеная ярость, что он чуть было не призвал сельчан с оружием в руках расправиться со сборщиком и его отрядом. Но даже если удастся их прикончить, что толку? Сельчане накличут на свои головы новые отряды имперских солдат, которые придут убивать, а не просто грабить.
– Эй, довольно! – крикнул наконец Малала после того, как один из чиновников подошел и что-то шепнул ему на ухо. – Нет, этот ячмень нам не нужен – ссыпьте его обратно в яму. Нам пора трогать. Завтра нужно навестить еще одну из этих жалких деревушек.
Он вспрыгнул на коня. Чиновники и охранявшие их кавалеристы последовали его примеру. Звякая доспехами, кавалькада поскакала прочь из деревни. Жители проводили их взглядами, после чего уставились на опустошенные хранилища.
Долгое время никто не говорил ни слова. Потом Домок попытался отыскать хоть какое-то утешение:
– Если все мы будем соблюдать строжайшую экономию, то, быть может, сумеем…
И осекся. Он сам не верил своим словам.
Крисп поплелся домой. Взял лопатку, обошел дом, остановился с той стороны, что не выходила на площадь, нагнулся и начал копать. Поиски заняли больше времени, чем он ожидал: за двенадцать лет Крисп запамятовал точное место, где зарыл тот счастливый золотой. Но в конце концов монета заблестела на его грязной ладони.
Он чуть не выбросил ее; в этот момент любая вещь с изображением Автократора была ему ненавистна. Но здравый смысл вскоре взял верх.
– Кто знает, когда еще доведется держать в руках такую штуку, – пробормотал он и сунул монету в мешочек, который носил на поясе.
Потом он снова вошел в дом. Снял со стены меч и копье. Меч привесил рядом с мешочком. А копье могло послужить заодно и посохом. Крисп вышел на улицу. На севере сгущались тучи. Сезон дождей еще не начался, но скоро начнется. Когда дороги превратятся в кашу, с посохом будет удобнее.
Крисп огляделся.
– Так. Что еще я забыл? – спросил он вслух.
В последний раз нырнул в дом и вышел с половиной буханки хлеба.
А потом зашагал к деревенской площади. Домок и Евдокия все еще стояли там вместе с кучкой соседей. Они обсуждали визит Малалы тихими и потрясенными голосами, как обсуждали бы наводнение или другое стихийное бедствие.
Домок, увидав снаряжение Криспа, удивленно приподнял бровь.
– Пожелать тебе удачной охоты? – спросил он своего шурина.
– Можно сказать и так, – откликнулся Крисп. – Лучше уж промышлять охотой, чем пахать. Если империя грабит нас почище кочевников, какой смысл возделывать землю? В детстве я как-то пытался представить, чем бы еще мог заняться. Вот и решил: пойду в город Видесс и выясню.
Евдокия схватила его за руку:
