— Хорошо, — улыбнулся Странник.
Он ушёл на восток, в восходящее солнце. Золото волос и серый плащ на ветру.
— Прощай, Господь. Прости. Живи… — прошептал ему в след Рицель.
— До встречи, живой Бог, — тихо добавил Патрик.
Душа мираХолод.
Холод, давно ставший вечным.
Снег повсюду вокруг и ветер — ничто в сравнении с холодом, что внутри.
Ветер рвал плащ, трепал золотые волосы, резал острыми снежинками лицо, но путник, казалось, не замечал этого. Хотя, нет. Он просто не противился стихии, а шагал вместе с ней. И присмотревшись, можно было увидеть, что ветер не бьёт его в грудь, а помогает не упасть, не толкает в спину, а поддерживает в новый шаг.
Но безумцев вокруг больше не было.
Зимы стали длиннее и злее. Лето — короче. Ранние осенние холода калечат урожай на полях и в огородах.
Он пытался контролировать себя. Но единственное, на что хватало выдержки — это не начать новый ледниковый период. Прошлая долгая зима длилась всего три года, когда должна была — тридцать лет. Но Странник пробудился, увидев, как умирают от голода дети. С тех пор он старался не допускать, чтобы лёд собственной души заморозил мир вокруг. Но с каждым годом всё тяжелее допускать к себе в сердце весну.
Зима.
Элльри любил зиму.
Снега и лютые морозы, которых никогда не знал его родной край. Особенно привлекательна зима была здесь, в северных краях.
Бескрайний, безжизненный простор.
Как в его душе.
Сколько же это уже длиться? Кажется — вечность. Последние сто семьдесят три года он считал… Но сколько лет прошло до того, как начал запоминать? Рождённый Летать не знал.
Элльри шёл, забыв куда. Уже давно. Несколько дней. А может, недель или месяцев. Здесь всё сливалось в одну белую бесконечность. Просто шёл, а душа леденела всё сильнее. Он устал. Безумно, невыносимо устал. Как давно он не возвращался даже к могилам? Давно…
Только там, на родной земле, среди тех, кого любил, он приходил в себя и восстанавливался для нового Пути. Набирался сил, заживлял раны на теле и душе. Как масляная лампа, в которую надо подливать топлива и менять фитили. Теперь делать это стало негде и некому. Насколько ещё хватит сил?..
И сможет ли он хоть когда-нибудь умереть по-настоящему?..
…Он не понял, когда ноги отказали. Не знал, когда упал. Просто под щекой вдруг оказался пушистый снег. Он уже давно не был холодным — Рождённый Летать сам заледенел. Странник прикрыл глаза. Он смертельно устал…
— Бернар! Бернар, смотри, что я нашёл!
— Ну что опять… Свет Господень!..
Два парня быстро выкопали из сугроба замёрзшее тело.
— Не наш. Чужак…
— Ты смотри, одет как легко… как только дошёл сюда. Бедняга. Похоронить бы по-человечески…
— Да погоди ты хоронить! Живой же! Видишь, дышит!..
Тепло касалось тела мягкой лапой, уговаривая холод внутри уйти прочь. Заледенелая душа покрылась инеем, вспоминая, что скоро нужно будет снова допустить к себе весну. Ещё рано. И хочется как можно дольше оттягивать этот час. Пусть зима длится вечно…
«Ангел… ангел…» — шептало тепло. «Не умирай…»
«Я не ангел», — грустно усмехнулся холод.
«Всё равно не умирай…»
«Ты опоздало, тепло. Я уже давно мёртвый…»
Рождённый Летать закрылся прочным ледяным щитом, вымораживая самое себя до дна. Так не больно…
«Не надо Элли… что же ты делаешь с собой?!.. Элли…» — едва слышно вплелась в тепло тень чужого шёпота…
В долине похолодало. Впервые за последнюю сотню лет настолько сильно. Это волшебное место беспощадного севера никогда не замерзало. Горячие источники и кусочек вечного лета поселились среди снега и льда в небольшой низине очень давно.
Жителей в этом волшебном месте было немного — три-четыре сотни человек, считая детей. Миролюбивые, чистые душой и мыслями. Казалось, больше нигде в мире не живут такие люди. Этому немало способствовал монастырь Ожидающих, стоящий тут же, в долине.
Замок казался суровым каменным великаном, хранившим покой волшебной долины. Только в нём было очень мало от обычного человеческого монастыря. Монахи не проповедовали аскетизм и послушание, не забивали голову ненужной шелухой. Скорее, это было похоже на школу, академию, воинское училище, лазарет и приют одновременно. Монахи были воинами, врачевателями, учителями (школа в долине была обязательна для всех детей), помощниками, доброжелательными собеседниками для любого пришедшего. Каждый всегда готов был выслушать все горести и терзания любого обратившегося, помочь советом или делом, и никогда никому не рассказывали, свято соблюдая тайну. Они немало работали и какой-то неведомой своей силой держали лето в долине круглый год. Говорят, именно необычные монахи были причиной того, что долина не знала бедствий и голодных лет. Ни один враг, вздумавший покусится на это место, просто не находил его. И во всех людях, живущих здесь, отразилось это светлое и бескорыстное добро, вытравливая человеческие пороки.
Сюда, в обитель тепла, добра и заботы, и привезли свою невиданную находку двое молодых охотников. Здесь, в монастыре Ожидающих, где не делали различий между послушниками и послушницами, дружно жившими под одной крышей, и пытались отогреть неведомого чужака, за спиной которого были крылья. Только сквозь его кожу так и сочился запредельный холод, замораживая всё вокруг…
— Не получается, — молоденькая ученица, как здесь называли послушниц, покачала головой, взглянув на старшего мастера-лекаря. Она была самой способной из целительниц, родившихся в последние сто лет. — У него душа замёрзла. А когда хоть немного отогревается… Ох, мастер, не приведи вас Бог когда-нибудь испытать такую невыносимую боль!.. Он будто спасается этим холодом. Как живая зима…
Золотоволосая, голубоглазая, миниатюрная девушка прижала к щекам ладошки. Немолодой мастер и сам слышал отголоски той нечеловеческой, невыносимой муки, что иногда проступала сквозь этот живой лёд. Он не мог даже представить, что могло стать причиной такой чудовищной пытки.
Мастер-лекарь Овидий снова взглянул на кровать, где покоился их невольный гость. Золотые волосы, нечеловечески прекрасное лицо, крылья за спиной, сейчас беспомощно раскинутые. Он был высок. Выше всех в долине, и великолепно… совершенно сложен.
По всем канонам он являлся ангелом Господним. Но… «Я не ангел…» — тихий шёпот, хотя гость не разжимал замёрзших губ, был слышен мастеру так же хорошо, как его ученице.
Кто же ты, неведомый чужак?.. От тебя веет бесконечной древностью, но ты так же бесконечно молод. Кто ты? И как же тебе помочь?..
