— Вот и я, Бахма!
Бахмати выставил руку с жемчужиной. Ладонь дрожала.
— И что? Ты думаешь победить меня этой фитюлькой? — Кашанцог захохотал. Содрогнулась земля, посыпались ограды и дома. — Ты слишком смел.
Он замахнулся.
— Погоди, — выдохнул Бахмати.
Ему вспомнился Чисид, как он говорил про огонь в груди. Да, у него не достало этого огня. Он не такой уж сильный ойгон.
Но…
— Погоди, — улыбнулся Бахмати Кашанцогу, сплюнув кровью. — Знаешь, что удивительно? Все ойгоны боятся людей. И ты, ты тоже. Но почему? Не спрашивал себя? Нет, не потому, что у них есть заступники, Союн и его айхоры. И не потому, что они размножились сверх меры и загнали ойгонов в пустыни и горы.
Он сдавил жемчужину в кулаке.
Мысль пришла ниоткуда, она таилась, она царапалась и вот, родилась. Когда Зафир бесстрашно стоял перед ним, спасая человека из пустыни, не скудоумие уберегло его, понял Бахмати. Всем сердцем толстяк верил в правильность своего поступка. Всем сердцем. И это сделало его непобедимым.
Надо только подтолкнуть. Надо только зажечь.
— Дело в том, — со свистом втянув жаркий воздух, сказал Бахмати, — что людям в определенных ситуациях свойственна, казалось бы, совершенная глупость — самопожертвование. Они могут совершать отчаянные, невероятные поступки, на которые бы никто из нас никогда не осмелился. Знаешь, почему? Потому что мы все делаем для себя. И ради себя. А они… они готовы к смерти ради чужой жизни.
— Чушь!
— Да нет, среди них надо пожить, чтобы это понять. Они непобедимы, глупый ты каннах. Они непобедимы, как бы ни были слабы, — сказал Бахмати и, напрягая горло, закричал: — Зафир! Люди! Я дарю вам силу убить Кашанцога!
Жемчужина в его пальцах хрупнула, и собранное впопыхах потекло из нее на площадь, заставляя светиться золотые слезы. Дни, месяцы и пятьсот два клочка из половины души Бахма-тейчуна, ойгона места, демона на Договоре.
Он даже успел рассмеяться летящей в лицо боли.
Потом была тьма. Короткий отрезок, в котором ему слышались людские шаги, топот, крики, удивленный рев Кашанцога…
Потом приснился Зафир. «А я ведь разгадал твою загадку, — сказал он и зашептал: — Спите, люди Аль-Джибели…»
Потом стал свет.
Бахмати подумалось: интересна подземная жизнь. Он не видел себя, не видел ничего. Всюду было сияние, внутри и вовне.
— Здравствуй, Бахмати.
Слова удивительным образом пришли отовсюду.
— Я умер? — спросил Бахмати.
— Да, — ответил голос с легкой печалью, — ты умер.
— Но мы победили?
— Вы победили, — говоривший, казалось, улыбнулся. — Я лишь чуть-чуть помог.
— Это хорошо, — сказал Бахмати. — А почему я… меня же не должно быть.
— Ну, пока я здесь решаю, чему быть, а чему не быть, — сказал голос отовсюду. — И кому быть. Ты очень порадовал меня, Бахма.
— Я — обычный ойгон на Договоре. Был.
— Но ты встал между людьми и Кашанцогом. Ты спас их. Хотя у тебя почти не было шансов.
— И что теперь?
Сияние сделалось торжественным.
— Я предлагаю тебе стать айхором. Быть подле меня. Защищать людей и дальше.
— Айхором?
— Да. Они нужны этому и прочим мирам.
— А я смогу…
— Нет, — тихо ответил голос на невысказанную просьбу. — В этом мире ты умер окончательно. Аль-Джибель более недоступна тебе.
— А человеком? — спросил Бахмати. — Ты можешь сделать меня человеком?
— Могу, — ответил голос. — Но только опять же не в этом мире.
— Не страшно.
— Быть человеком сложно. Будет и плохое, и хорошее, Будут часы отчаяния, минуты радости, болезни, любовь, дети, суета…
— Все равно, — сказал Бахмати.
— Будь по-твоему, — тепло сказал голос. — А этот мир, он не уйдет навсегда. Он будет тебе сниться. Прощай, Бахма-тейчун.
* * *
Только Колька накрыл ладошками коричневого, в какой-то светящейся слизи жабенка, только отжал палец, чтобы посмотреть, там он или нет, как кто-то потянул его за ногу.
Разумеется, это был Витька Жук. То есть, Жуков, конечно же.
— Дай посмотреть, — жадно сказал Витька.
Ну никакого терпения!
И вообще, кто поймал? Колька поймал. Значит, и смотреть ему первому.
Жабенок щекотно тыкался в ладони изнутри.
— Погоди ты, — сказал Колька приятелю. — Здесь тихонько надо.
— Ты только не упусти, — прошептал Витька, подползая ближе. Его черные глаза наблюдали за Колькиными руками с тревожным ожиданием. — На него дождь загадать можно. Или даже электрическую грозу!
— Ха! — Колька сел у канавы, наполненной мутной водой. — С ним все, что угодно, можно! Он же светящийся!..
— Привет!
Колька поднял голову.
Через канаву от них, у поваленного забора стоял незнакомый мальчик в шортах и курточке и с интересом смотрел на Колькин кулак.
Кожа у мальчика была коричневая, как шоколад.
— Ты откуда? — щурясь, спросил его Витька Жук.
Мальчик улыбнулся.
— Мы недавно переехали, — и протянул яблоко, сорванное где-то в одичалом саду за его спиной. — Хотите?
— Не, — сказал Колька. — А тебя как зовут?
Мальчик повел плечами и колупнул нос.
— Олежка. Олежка Бахматов.
— А ты к нам как, надолго?
Мальчик обвел взглядом приятелей, канаву, раскисшую дорогу, подорожник и лопухи на обочине, потемневший от времени бревенчатый угол, видный сквозь заросли бузины, далекий блеск жестяной крыши поселкового магазина, летнее небо с солнцем, прячущимся в растрепанной вате облаков, и снова улыбнулся.
— Навсегда.
© Copyright Кокоулин А. А. ( [email protected])
