Сопровождаема молчанием утра, она обходит сонные кусты малины, жимо-лости, чахлого орешника и выбегает к ожидающим её подругам. Берёзы белые, не-винный нежный цвет — как стройные зеленокудрые русалки! Вздохнула, провела ладонями по бархатной их коже, поцеловала и пошла.
Марию встретила тропа. Приветливо бежала меж ямок луговых, меж лохма-тых шапок осокою поросших кочек, меж метёлок зверобоя и детских ёлочек сухая лёгкая тропинка. Торопилась, оглядывалась, приглашала и звала. И вот с доволь-ным видом замерла. Всё, привела на место. На высокий, крутой бережок лесной вертлявой речки.
Мария заглянула вниз. Черны и непрозрачны воды. А поверху, как лодочки, едва качаются листочки. Парит вода среди прохлады ранней.
Вдруг сердце как кольнуло — а если обманул?! Пообещал да посмеялся! И тут же улыбнулась сама себе. Играешь ты, Мария, тешишь сама себя обманом. При-кидываешься, будто бы не знаешь, как сохнут по тебе бездонные глаза. Она уж слышала, как он идёт. Чутко различала, как шепчет под ногой трава. Как разбе-гается волною воздух. Вот сладость накатила к сердцу, вот пламенеют губы. Но не обернулась. Притворилась, будто бы не слышит. Пусть полюбуется красою, пусть позавидует он сам себе!
Вдохнула воздух полной грудью и высоко воздела руку, обнимая тонкую осинку, как копьё. Упал рукав, и обнажилась загорелая рука. Всё, терпение ис-сякло…
Она обернулась и упала в бездну широко раскрытых глаз.
Сквозь сон послышалось как где-то тихо и совсем не страшно, почти по до-машнему хлопнула дверь. Сон рванулся, вспорхнул, как дикий голубь, и улетел, рассеялся в холодном, неприветливом и омрачённом одиночеством рассвете.
Марианна резко поднялась. А где Сергей? Она одна лежала на тёмном по-крывале в чужом доме. И на неё с неприкрытым любопытством смотрели круглые глаза работающих камер.
— Всё, снято.
ГЛАВА 10. Что за деревня эти Блошки?
— Ничего, — сказал он. — я найду свой перстень Гранитэли и к тебе вернётся па-мять.
Она не слишком поняла, что это означало. Было чувство, как у человека, кото-рый проснулся от кошмара и ещё не осознал, что это был лишь сон, всего лишь сон. Смотрит на свет и не верит, всё оглядывается и ищет своих врагов.
— Что ты хотел спросить? — вспомнила Наташа.
— Сейчас это пока не важно. — ответил Лён. — Ты перенеслась в Селембрис не во сне и потому ничего не помнишь о себе.
Наташа удивилась. Как это не помнит? Она всё помнит. Где живёт, в какой школе учится. Как она попала в Блошки. И этих кошмарных картушей. Но всё это было абсолютно неважно. Главное, что она снова в этой чудной стране. Стоит день, прекрасная погода.
Место, в котором они очутились, напоминало лесную дорогу, ведущую на Блошки. Казалось, пойди за поворот и увидишь поле. А немного дальше завид-неются порушенные луковки матрёшинской церквушки. Но под ногами пролегала тропа, поросшая короткой и густой травой. По краям — сплошь пышные розетки подорожника. Ещё поодаль — малинные кусты, а на них пламенели огоньками крупные, большие ягоды. А над головой совершенно так же, как в оставленной деревне Блошки, — высокий, живой, зелёно-солнечный, узорчатый галерейный по-толок!
Волшебник и его подруга одновременно обратили взгляд к деревне. Пойти и посмотреть? Словно в ответ на мысль-вопрос, раздался недалёкий, весёлый, звон-кий голос — голосил петух.
Дорожка быстро вывела к жилью. Вот это да! И впрямь тут Блошки!
— Наверно, мы не перенеслись в Селембрис. — растерянно сказал Лён. — У меня такое впечатление, что мы перескочили во времени вперёд, в дневное время.
— Может и во времени. Но не вперёд, а назад. — так же растерянно произнесла Наташа. — Дома совсем другие.
Тут на дорогу выкочевал большой петух с сизыми боками и огненным хвос-том.
— Варюхинский петух! — одновременно вскрикнули Лён и Наташа.
Издалека раздался громкий лай и на дорогу выскочил ещё один «покойник». Нет, это уже слишком. Это был погибший страшной смертью пёс Борзилко. Те-перь он был более чем жив. Увидев оторопело стоящих на дорожке ребят, кобель радостно загавкал и бросился к ним, взмахивая лохматыми ушами, дурашливо вскидывая задними ногами. Они и не успели даже сообразить, как следует себя держать, как он уже толкал своей лобастой головой Наташу. Потом бросился на землю и радостным визгом стал кататься.
— Не может быть! — в изумлении воскликнул Лён.
Борзилко немедленно вскочил и, встав на задние лапы, поспешно принялся лизать его в лицо. Лён начал отбиваться.
Кое-как отвязавшись от бестолкового Борзилки, оба отправились по улице, за-глядывая в окна. Это были Блошки и не Блошки. Лес отступил от домов назад и теперь за крышами, сараями, коровниками виднелись огороды и обширные луга. А сами дома как будто подросли. Но были все на месте. Вот дом бабушки Лукерьи. В окне стоит герань. Но крыт не толем, а соломой. И вообще не перекосился, не оброс по стенам лопухами и крапивой. Вместо них весело качали крупными го-ловками золотые шары, просвирник и высоко взобравшийся по ниткам хмель.
— Чего ищете, соколики? — внезапно раздался голос и из-за сарая вышла про-сто картинная бабка. Полная, румяная, на голове повязан пёстрый плат, в рубашке с вышивкой, в полосатой юбке. Она упёрла руки в боки и весёлым взглядом по-смотрела на ребят.
— Молока хотите? — предложила она, видя, что гости потеряли голос. И при-гласила их в горницу.
— А здесь есть ещё какие жители? — сумела преодолеть немоту Наташа.
— Есть кое-кто. Вон напротив, Пелагеюшка живёт. Немного дальше кузнец с женой. А вы-то чьи будете?
— Мы в доме у Семёновых. — неопределённо ответил Лён.
— Внуки, значит! — обрадовалась бабка.
— Евдокия, кто пришёл? — раздался из-за печки голос.
— Спи, мама, не к нам пришли.
Наевшись блинов и напившись топлёного молока, гости, как были в недо-умении, так и вышли. Поблагодарили, но более расспрашивать поостереглись. Ед-ва закрыли за собой калитку, так тут же оба посмотрели на дом Семёновых. Это точно он, но гораздо новее, покрашены наличники, а вот фасад — бревенчатый, ва-гонкой не покрыт. Можно было разглядеть коровник, баню на заднем плане. А да-лее всё утопало в подсолнухах. Садик обихожен, весело растёт морковь, тугие перья лука топорщатся на грядках, плодовые деревья.
Они переглянулись. Зайти в дом?
— Что-то мне не по себе. — прошептала Наташа. — Такое впечатление, что здесь ставится спектакль о счастливой жизни на селе.
"Если это так, то декорации очень убедительны." — подумал Лён и не ответил.
Сразу бросился в глаза нежилой вид того дома, в котором в их мире происхо-дили съёмки. Он был тёмен и неприветлив. Огород зарос всякой сорной дрянью. Забор весь покосился. А крыша крыта драной толью.
