Марианна очнулась от нежных поцелуев и расчувствовалась чуть не до слёз.
— Серёженька, любимый мой, давай лишь ты да я! Пусть никого не будет больше!
— Давай, любовь моя! Лишь ты да я!
Над головой пронёсся длинный гулкий стон. Мария вздрогнула, как будто сквозь неё прошёл разряд.
— О, Боже, что это?!
Он засмеялся:
— Чего ты напугалась?! Это же гроза!
— Откуда вдруг гроза?! С утра же тихо было!
— Позавчера была гроза и нынче — то же!
Она и сама уж понимает, что зря теряет время на свои нелепые, как в детстве, страхи. Скинула с ног босоножки и прыгнула в кровать. Он раскрыл объятия и снова засмеялся. И тут же кто-то снаружи дома застучал по подоконнику как буд-то палкой! Словно предупреждал о чём-то!
Марианна, как от горящей печки, отскочила от Сергея.
— Послушай, это не она вернулась?
Тот поднялся и некоторое время прислушивался, напряжённо вытянув шею и глядя в щель меж глухими шторами.
— Нет, не должна.
В его голосе чувствовался плохо скрытый страх. Он подошёл к окну и, не до-трагиваясь до штор, посмотрел во тьму. Марианна лихорадочно соображала: мо-жет, это ветка заколотила по оцинкованному подоконнику? Там были, снаружи, деревья? Нет, не помнит.
Фигура Сергея выделялась на фоне шторы тёмным силуэтом.
— Да, нет… — хотел сказать он и в этот миг что-то снова с силой заколотило по карнизу с таким остервенением, как будто этот кто-то был третьим в их разговоре и таким манером выражал свой гнев. Марианна взвизгнула и закусила зубами пальцы.
— Не надо так бояться. — неубедительно сказал Сергей. — Я пойду взгляну сна-ружи. Может, кто пришёл и что-то надо.
— Я не останусь тут одна. — проговорила, стуча зубами, Марианна. А про себя внезапно удивилась: что тут ужасного? Ну постучали в окно. Она посмотрела во-круг себя, ища в недавно милой обстановке хоть что-нибудь, что могло бы под-бодрить её. И ужаснулась: этот тёмный дом, с зияющими чернотой углами, ей ка-зался милым?! Взглянула на постель. На этой чужой постели она собиралась про-вести с ним ночь?! Сергей меж тем торопливо подошёл к двери.
— Я сейчас вернусь. — и прихватил со стены охотничью винтовку.
Не говоря ни слова, Марианна соскользнула с кровати и босиком, так и не найдя свои босоножки, двинулась за ним. Её несостоявшийся любовник ступал на цыпочках. Но половицы предательски стонали.
"Тише, тише! — заклинала их Марианна. — Я умоляю, тише!"
— Кто там? — осевшим голосом спросил Сергей.
За дверью выл ночной холодный ветер, и ни одна душа не проронила в ответ ни звука.
— Я спрашиваю, кто там?! — возвысил он голос и взялся за скобу.
Марианна беззвучно затрясла головой и попыталась воспрепятствовать ему творить безумие. Кто бы ни был там, за дверью, ему не стоит открывать. Но не превозмогла его решимости.
Мужчина распахнул дверь и вышел на крыльцо, угрожающе щелкнув затво-ром.
— Ну, кто стучал?!
Кроме воя ветра, не было ни звука. Света не было во всей деревне, а отдалён-ное жилище фермера и подавно обычно освещается у дома лишь от собственных окон.
— Наверно, какая-нибудь сова из лесу прилетела да сослепу взялась долбить по подоконнику. — предположил Сергей за неимением лучшего объяснения. Мари-анне было безразлично, чем он это объяснит, лишь бы вошёл обратно и запер дверь.
Они вернулись. Сначала сидели порознь, потом как-то незаметно, она снова оказалась в его руках. Но страсти в этих объятиях уже не было. Оба были на взво-де и ждали, сами не знали, чего.
Марианна всё смотрела в ненавистное окошко и с замиранием сердца ждала стука. Но всё было тихо. Она пригрелась, и в голову полезли другие мысли. Как смешно! Они сидят тут, как два ребёнка и пугаются каких-то стуков. Им выпал такой чудесный шанс, другого раза, может быть, не будет! Что за нелепость — так пугаться?
Улыбка скользнула на губы Марианны и она уже хотела что-нибудь сказать.
— Больше не боишься? — шёпотом просил Сергей на ухо. Его дыхание защеко-тало кожу и она вдруг ощутила, как это блаженно: сидеть в обнимку с тем, кого ты любишь. Даже гроза, даже этот страшный стук — всё это только обостряло то ред-костное ощущение, которое она называла — «жить».
— Завтра будет солнце. — прошептала она, засыпая.
Сначала была сплошная темень. Потом весь мрак рассеялся и Марианна уви-дала, что стоит она росным утром где-то на лугу. Ночной туман ещё свивался в рыхлые клубы и медленно сползал куда-то вниз, за ивовые заросли, в заросшую высокою осокою низину. Солнце не спешило восходить, но на востоке рассвет-лелась белая полоска, предвестница светила. Густые запахи земли вливались в ноздри, оскоменно-терпкий холодок льнул ко щекам. Её босые ноги крепко стоят на разомлевшей ото сна земле.
Тёмно-зелен, как ковёр, ровен и гладок запашистый луг. Спят клевера, молчат отяжелевшие от влаги ночные говоруны — кузнечики. Весь мир как будто зачаро-ван. И вот в застывшей перед пробужденьем нескончаемой минуте раздался пер-вый вздох. И с этим тихим колокольным звоном, плывущим над землёй, Мария словно растревожила пространство, вплывая крепкой грудью в томно застояв-шийся в ночной прохладе воздух. Вдохнула и приняла в себя всю не проснув-шуюся радость, все шёпоты, все сны и все мечты, какими дышит ночь, какими грезит наступающее утро.
Плыла по лугу, как по морю. Шла по траве, как по волнам. Ладонями ловила лёгкие потоки ветра. Всей кожей щёк и шеи встречала поцелуи первого луча. На-мокла грубая холстина юбки. Тяжёлой влагой пропиталась затейливая вышивка рубахи. Мария оглянулась. За ней, как след от лодки в речной воде, темнел зелёно узкий след и извивался, словно змейка, среди росной седины. А за ним темнею-щим холмом виднелась крытая соломой крыша.
Сейчас или никогда. Решусь или погибну.
Мария слабо улыбнулась и повернулась спиною ко всему, что было до того. И плавным шагом, каким ходила с коромыслом к заветному лесному бочажку, по-шла, покачивая чуть заметно своими гладкими плечами. Она и сама знала, как хо-роша. Шла неторопливо и на ходу воздела свои руки и вынула из тяжёлых кос старый бабкин гребень. Пальцы расплетали косы. Отбрасывали пряди за плечо. Вот растопыренной ладонью Мария захватила от шеи потоки пахнущей ромашкой русо-золотой реки и с наслаждением расплескала их на шесть притоков. Обеими руками она вздымала волосы, как ветер паруса. И бабкин гребень сослужил по-следнюю им службу — расправил путь волнам. Пусть дышит ветром, как свободой, девичья красота. И полетел в высокий чистотел суровый страж невинности, согну-тый в старости, рябой костяный гребешок!
