– Под суд! – снова категорически заявила Инесса, обрушившись на стул перед заваленным казенными бумаженциями стол. – Потому что от меня подло скрыли тайну моего рождения. И если бы я ее сегодня не узнала от цилиндра…
И она крепко вжала своего нового друга в соблазнительную долину между двумя возвышенностями. Цилиндр, который за долгие годы затворничества в сундуке уже почти позабыл, что это такое, на мгновение даже пожалел, что привел ее сюда.
– Вашего рождения? – Соболь-Бессмертный чуть выкатил и без того выпученные глаза и сделал вид, что весьма и весьма удивлен. – Но почему у вашего, гражданочка, рождения есть тайна?
И он попросил принести из архива какой-то удушливый том, который оказался на самом деле тошнотворной папочкой, в которой хранились небрежно написанные листки. И те неумолимо свидетельствовали, что Инесса – Голохвощенко и родилась она в Житомире в семье Голохвощенков, что и записано.
– А как же Монако? – прошептала она цилиндру, и тот чуть бесшумно прошептал ей:
– Лжет, сатана! Вы только посмотрите на его лицо.
На лице Соболя нелегко было высмотреть что-либо похожее на правду, и Инесса снова поверила цилиндру и, поверив, ощутила себя принцессой Стефанией, вынужденной опуститься до общения с обнаглевшим плебсом.
– Мне нужны настоящие документы, – сказала она. – А это фальшивка.
– Гражданочка, мы тебе какие угодно документы выпишем, – тихо ответил ей Соболь, придвигаясь к ней поближе (нет, Инесса и вправду была недурна собой!). – Хочешь я тебе, девочка, выдам справку, что ты королева Великобритании? Даром?
И он придвинулся к ней еще ближе, но его подвела та банка шпрот, которую он сожрал перед работой, потому что у Инессы были свои принципы и она не выносила, когда в лицо ей дышат рыбой.
– Причем тут Великобритания? – прошипела она, как вылезшая из норы змея. – Так ты, оказывается, знаешь, с кем говоришь… Я – принцесса Монако.
«Какая хорошенькая дурочка, – промелькнула под лысиной у Соболя. – Так тебе нужна справка, что ты принцесса Монако? Только это?» – и он пододвинулся к Инессе.
– Причем тут справка?!! – оскорбленно вскричало Ее Высочество (нелегко ведь иметь дело с тупой челядью!). – Мне нужны документы про мое рождение.
– Они там, – сладострастно вздохнул Соболь, – в архиве.
И увел ее, принцессу, в архив, в который редко кто заходил, и притворил за собой толстую дверь, и остался наедине с Инессой среди миллионов справок и документов, которые молча кричали о счастье и ненависти, браках и разводах, любви и предательстве.
Не знаем, что вообразил себе Соболь, но Инесса сначала не поняла, почему для получения документа нужно раздеться, и поэтому раздевалась она неохотно. Кроме того, ей не было известно, что в приемной муженька дожидается озадаченная половина, которой секретарша, не оценив по достоинству удара под ребро, которым вместо доброго утра приветствовала ее Инесса, быстренько доложила обо всем по телефону. И когда Инесса уже почти полулежала на папке 1913 года, госпожа Соболь чуть слышно приотворила Дверь в этот Ноев ковчег и несостоявшаяся принцесса Монако была поймана с поличным.
Надо отметить, что Соболь по доброте душевной не позволил супружнице прикончить Инессу прямо в архиве и, чтобы напустить туману, сказал:
– Это – принцесса!
– А я тогда королева. Ничего, дома я тебе растолкую, кто есть кто. Только приди. А не придешь – вообще удушу.
Правда, Соболь зря это сказал, потому что до Инессы уже стало доходить, что родом она не со Скалы, и она влепила основательную пощечину челядину, который солгал, что вернет ей царские грамоты. А тот и сам понял, что шутка зашла слишком далеко и что вместо дармовой клубнички он позволил втянуть себя в скандал, который еще неизвестно чем закончится. И он увел супругу в свой кабинет, и Инесса одевалась в гордом одиночестве среди замызганных папок.
Бодрый свадебный марш, который слышался сквозь глухие стены архива, окончательно испортил ей настроение, и она сразу припомнила, что ее муженек не ночевал сегодня дома, и дала себе зарок вывести его на чистую воду, как только тот объявится. Инесса выплыла из архива без справки и какой-либо надежды поселиться во дворце. Подлость цилиндра, который преступно произдевался над ней, была ей теперь особенно очевидно. Марать руку ей об него тоже не хотелось, тем более заниматься его распиливанием. И ей пришла в голову мысль, которая показалась Инессе гениальной. Она даже пискнула от удовольствия, словно ей подарили брильянт «Кохинор». Правда, от этой мысли цилиндр чуть, не задохнулся от возмущения, потому что доведенная до исступления не состоявшаяся принцесса задумала спустить его в общественный туалет. Его, который был пажом и любимцем придворных дам, которые ласкали его золотые кудри, называли Аполлоном и позволяли вытворять с собой всякие шалости. Только не это, думал цилиндр. Пусть уж Нарцисс разрежет меня на маленькие кусочки и душа моя отлетит в Аид за то, что я был так нежен с женским полом. Проклятый Калиостро не оценил моей доброты к его пассии, которую я развлекал, когда тот шатался неизвестно где… Черная неблагодарность! Ведь он не уделял ей внимания, и та могла оказаться в лапах простолюдина. Вот уж поистине… Но он не успел произнести панегирик о человеческой неблагодарности, потому что удушливый запах подсказал ему, что он, как оказалось, уже проделал свой последний путь и туалет, хотя и приватизированный, неминуемо приближается к нему, и тогда… Ноги, мои ноги, думал цилиндр. Если бы у меня только были ноги. И тут, к своему удивлению, он почувствовал, что у него выросли ноги. Более того, на ногах его красовались подобающие его положению чулки с гульфиком и обуты они были в туфли с загнутыми носками, которые он носил в своей родной Италии. Триста лет назад. И этим загнутым, хотя и мягким носком он, извернувшись, пропечатал Инессово солнечное сплетение, и та, ошарашенная, выпустила его, и он на своих ногах, на которых по причине длительного их отсутствия чувствовал себя не очень уверенно, ринулся вдоль улицы Гетмана Сагайдачного, рассчитывая улизнуть от разбушевавшейся красавицы. Но та, впервые в жизни задумав совершить смертоубийство, совсем не как принцесса тупотела за ним ногами, рассчитывая догнать и удушить подлый головной убор. И трудно сказать, чем завершился бы их взаимный спурт, если бы сонный после вчерашнего гаишник, которому со вчерашнего дня не удавалось никого оштрафовать, не решился положить конец этому разгулу страстей на проезжей части. И, отчаянно свистя, он бросился им наперерез, чтобы оштрафовать обоих, потому что его мало интересовало, почему у голенастого карлика нет головы и почему, колыхая своими прелестями, дебелая дамочка несется за ним. У него был к ним свой интерес, который, даже при всей симпатии автора к лицам его профессии, трудно назвать альтруистическим. И ему удалось ухватить карлика за шляпу, а дамочку за воротник, и он для убедительности даже поднял их над грешной землей, чтобы они осознали, что суровая рука закона положила конец их бесчинствам, и те, почувствовав себя несчастными куклами Барабаса, сделали вид, что искренне рады оказаться в его обществе. Уж лучше милиционер, чем верная смерть, думал цилиндр, а Инесса думала только о том, как испросить у представителя власти разрешение остаться со своим недругом наедине. И каждый из них принялся с пылом излагать свои доводы, к большому удивлению прохожих, которые ненавязчиво окружили место происшествия, словно утром в понедельник у них не было другого дела, как пялиться на шляпу-цилиндр с человеческими ногами и полногрудую шатенку. Гаишник наконец поставил их на землю, но свидетели ему не были нужны, и он прорычал, что сейчас начнет собирать показания. И попросил приготовить паспорта. Разумеется, уже в следующее мгновение на месте происшествия не осталось ни одной живой души, а полумертвая от страха Инессина трепыхалась в переволновавшемся сердце из последних сил.
