– Не лазил я в сельсовет – это водитель.
– У тебя всегда есть ответ, черт рогатый! Убирайся, а то вызову Грицька и обвиню тебя в дебоше, а? Пусть тогда вертихвостка тебя вытаскивает из каталажки. Скажу – пришел пьяный и дебоширит. Кому поверит Грицько, тебе или мне, а?
– Ну конечно, мне, потому что я ему двадцатник дам, – ответил Голова. – А ты – жадная. Поэтому он мне и поверит. Так что отдай мне галстук по-хорошему, и я уйду.
Гапка на мгновение задумалась. Мужнин галстук ей и в самом деле был ни к чему, Светули дома не было, так что опасаться за то, что Голова к той прицепится, не приходилось, и она согласилась.
– Ладно, забирай свой хлам, только быстро.
Голова поднялся на крыльцо, Гапка открыла ключом дверь, и они зашли, как когда-то заходили в этот дом, чтобы поскорее оказаться наедине. Голова открыл шкаф, нашел галстук и даже собрался пробурчать Гапке слова благодарности за ее невиданную уступчивость, как его взгляд наткнулся на упыря, который бодро, как к себе домой, входил в комнату через стенку. Или это все-таки был Тоскливец?
– Стой, куда прешь?!! – закричал Голова, тем самым вызвав удивление Гапки, которая упыря как бы не замечала. А тот, в свою очередь, не обращал на Гапку никакого внимания и мелкими такими шажками прямехонько направлялся к главному герою наших незамысловатых повествований. Но тут и Гапка заметила странную зеленую тень и, присмотревшись, сообразила, что тот может залпом выпить ее молодую кровушку и тогда она, высохшая старуха, будет обречена на то, что заслужила, – доживать свои недолгие дни в унылом, пустом доме, в то время как молодые красавицы будут сводить с ума баронетов и маркизов на далеких южных островах под огромными, размером в блюдце, звездами. И так стало ей от этого грустно и обидно, что она схватила свое излюбленное оружие – сковородку и влепила зеленому выродку по макитре, да так, что голова того сплюснулась и стала напоминать перевернутый тазик. Но прыти ему это не поубавило, и он стал заходить к Голове сзади, и тот уже сам был не рад, что зашел за галстуком (ведь, если честно, он мог бы без него обойтись, или, в этом ему было страшно признаться даже самому себе, он соскучился по Гапке?), бросился от него к двери, но в то мгновение, когда он схватился за дверную ручку, замок в ней щелкнул словно сам по себе. А тут и шторы стали задвигаться без всякой видимой помощи, и они с Гапкой остались почти в кромешной тьме, по которой за ними носилось зеленое фосфорирующее пятно с абрисами Тоскливца.
«Если останусь в живых, ни за что больше не пущу его в дом», – успела подумать Гапка на ходу, потому что ее молодым ножкам приходилось сучить все быстрее по выскобленным доскам, чтобы уворачиваться от злобного упыря, обратившего теперь на нее свое благосклонное внимание.
– Не поможет тебе женская кровь, не поможет! – отчаянно вопила Гапка. – Там, вишь, в углу, Голова стоит, в нем целая цистерна крови, вкусной, горячей, его грызи!
«Стерва! Какая стерва, – огорченно подумал Голова, – нет в ней даже намека на самопожертвенность».
Но эта мысль чуть не оказалась последней на этом свете, потому что упырь неожиданно изменил траекторию и бросился к Голове, а тот, поддерживая штаны, которые раньше прочно были закреплены его животом, бросился от него, как бросается заяц от хищной птицы, не разбирая дороги и себя не помня, только бы уйти от нее, только бы успеть. Одно, правда, обстоятельство несколько облегчало задачу Головы – живота, который раньше гирей тянул его к земле, у него уже не было и бежать ему, к его собственному удивлению, было легко и просто, словно он вместе с лишними килограммами скинул эдак двадцатник бесполезных, прожитых в ослеплении от Гапкиной близости годов.
– Уйди, подлый, – прохрипел Голова упырю, но тот не послушался, и тогда Голова неожиданно остановился и опрокинул на него стол. Упырь на мгновение замер и грохот от сброшенной на пол посуды заглушил ругань Гапки, которая что-то вещала про погром, разоренное гнездо и еще про какие-то глупости.
Но упырь тут же принялся за свое, и Голова кобчиком почувствовал, что на этот раз ему несдобровать, если он что-то не придумает. И он стал вопрошать внутренний голос про то, что ему нужно предпринять, чтобы выжить. Но тот молчал, то ли потому, что был рад, что Голову наконец прикончат, то ли потому, что сказать ему было нечего. Но тут, на счастье Головы, в комнате появился Васька. Точнее, его привидение. Такое же зеленое, как и упырь.
– Ух, как ты умеешь развлекаться, – ехидно сказал Васька, нисколько не стесняясь своего хамства и своих бывших хозяев. – Видишь, как ты уже похудел. Готов поклясться, что к тебе вернулась молодость и ты почувствовал второе дыхание. Еще немного и ты познаешь смысл жизни, ведь не каждому дано погибнуть от вампира. Поэтому можешь причислить себя к элите.
Сказав гадость, Васька ехидно захихикал словно перед ним было что-то смешное. Но тут вдруг перед Головой показался свет в конце тоннеля. Он придумал, куда нужно адресовать упыря, чтобы тот оставил его в покое.
– Сегодня ночью, – сказал он, – в село проникло много крыс. Двухметровых. Мне Нарцисс рассказал, а он их видел. Кровь у них, как вишневая настойка. Так что ты не там ищешь. Как только солнце зайдет, они задрыхнут и тогда ты можешь делать с ними все что хочешь. А меня не трогай. А то я тебя сейчас перекрещу.
Голова на ходу высоко поднял персть, но упырь уже и сам углядел опасность и сквозь стену ретировался с места событий. Васька тоже куда-то смылся – он не любил выслушивать Гапкины тирады, а вот Голове деваться было некуда – ключ был у Гапки и ему пришлось узнать о себе, что рога у него – это генетическое, скорее всего, наследственное и что предки его с обеих сторон во всех смыслах были рогоносцами и остается только диву даваться, как они не забодали друг друга насмерть, производя таких же, как они рогатых потомков, которых неизвестно для чего земля носит, но и у той терпение уже не осталось и она скроет их на веки вечные, чтобы они не донимали ее, Гапку, своими глупостями. Голова грустно молчал и даже как бы соглашался и все посматривал на дверь, как собака, которую уже пришло время выгуливать, но у Гапки и самой не было желания лицезреть его на фоне угроханного сервиза и она выпустила его на свободу, и он, как в землю обетованную, ринулся в сельсовет, чтобы залечь там до конца рабочего дня под горячий чаек с пятирчаткой. И вывести на чистую воду Тоскливца – пусть признается, для чего он превращается в упыря. Или это упырь превращается в Тоскливца? На автопилоте Голова проследовал в присутственное место. И опять нарвался на скандал, потому что Маринка и Тоскливец за что-то чихвостили паспортистку, а та отбивалась от них, своих мучителей, как могла, и, увидев Голову, все возжелали, чтобы тот выступил третейским судьей. Но тот ответствовал им, что им нужен не судья, а психиатр и он сейчас побеспокоится о том, чтобы пришел спокойный такой дядя и их внимательно и доброжелательно выслушал и уж потом решил, могут ли они разгуливать на свободе или им место за высокой стеной среди таких же, как они, которые не в состоянии прожить день, не переругавшись. И для острастки схватился за телефон. И конфликтующие стороны разошлись по углам, и благословенная тишина опустилась над Горенкой, и холодный ветер за стеклом даже как бы создавал уют. И Голова включил калорифер и попросил Маринку приготовить чай, который она подала почти мгновенно, возможно, ощутив свою провину. Затем он пригласил Тоскливца в кабинет и задушевно так спросил:
