– И ваше пламя никогда не ошибается?
– Никогда… хотя мы, жрецы, простые смертные, и иногда можем ошибаться, принимая то, что могло случиться, за то, что должно случиться.
Джон чувствовал жар, исходящий от неё, даже сквозь толстую шерсть и дубленую кожу. Их вид, идущих рука об руку, вызывал озадаченные взгляды. Сегодня в казармах всю ночь будут не смолкать пересуды.
– Если вы и впрямь видите в пламени завтрашний день, скажите мне, когда и где в следующий раз нападут одичалые, – сказал он, высвобождая руку.
– Р’Глор посылает нам видения по собственной воле, но я поищу в огне этого человека, Тормунда, – красные губы Мелисандры изогнулись в улыбке. – Я и тебя видела в огне, Джон Сноу.
– Это угроза, миледи? Вы собираетесь и меня сжечь?
– Ты неверно меня понял, – она испытующе посмотрела на него. – Боюсь, я заставляю тебя нервничать, лорд Сноу.
Джон не стал этого отрицать:
– Стена неподходящее место для женщин.
– Ошибаешься. Я мечтала увидеть вашу Стену, Джон Сноу. Её возвели с помощью великого знания, и великие заклятия скрепляют её лед. Мы ходим по одному из краеугольных камней мироздания, – Мелисандра ласково глядела в сторону Стены, её дыхание вырывалось облаком теплого пара. – Здесь мне самое место, также как и тебе. И очень скоро тебе весьма потребуется моя помощь. Не пренебрегай моей дружбой, Джон. Я видела тебя посреди бури, жестоко терзаемого, окруженного врагами со всех сторон. У тебя так много врагов. Хочешь, я назову их имена?
– Я и так знаю их имена.
– Не будь так уверен, – рубин на её шее вспыхнул красным отблеском. – Не тот враг страшен, кто проклинает тебя в лицо, а тот, что встречает тебя улыбкой и точит нож, когда ты поворачиваешься спиной. Тебе лучше не отпускать далеко от себя своего волка. Я вижу лёд и кинжал в темноте. Замёрзшую камнем красную кровь и обнажённую сталь. Она была очень холодной.
– На Стене всегда холодно.
– Ты так считаешь?
– Я знаю это, миледи.
– Тогда, ты ничего не знаешь, Джон Сноу, — прошептала она.
«Мы уже пришли?»
Бран ни разу не произнес эти слова вслух, но они постоянно были готовы сорваться с губ, пока их потрёпанный отряд продирался через рощи вековых дубов, высоченных серо-зеленых страж-деревьев, мимо мрачных гвардейских сосен и голых каштанов.
«Может, мы уже близко? – думал мальчик, пока Ходор взбирался по каменистому склону или спускался по хрустящему грязному снегу в тёмные расщелины. – Ну, сколько ещё? – мог бы подумать он под всплески копыт бредущего по руслу полузамерзшего ручья громадного лося. – Сколько? Здесь так холодно. Где же трёхглазый ворон?»
Мальчик горбился, покачиваясь в висящей на спине Ходора корзине, пригибая голову, когда великан конюх проходил под веткой дуба. Снова повалил снег, мокрый и обильный. Ходор шел, глядя всего одним глазом, веко второго примёрзло и не открывалось. Густая темно-рыжая борода конюха покрылась инеем, с кончиков усов свисали сосульки. В руке он нёс ржавый меч, захваченный из крипты Винтерфелла, и время от времени срубал им попавшуюся на пути ветку, обрушивая вниз сугроб снега. Под стук собственных зубов он бормотал:
– Ход-д-д-дор.
Удивительно, но это бормотание успокаивало. С начала их путешествия от Винтерфелла к Стене Бран со спутниками коротал время за беседой и пересказом сказок, но здесь всё было иначе. Это чувствовал даже Ходор. Его ходоры стали звучать реже, чем по ту сторону Стены. В этом лесу была некая неподвижность, несвойственная другим местам, знакомым Брану. Перед тем, как пошел снег, вокруг путников кружил северный ветер, поднимавший с земли кучи бурых листьев с лёгким шелестом, напоминавшим Брану шуршание разбегавшихся из буфета тараканов. Но теперь опавшая листва была похоронена под белой простыней. Время от времени над их головами пролетал ворон, хлопая широкими чёрными крыльями в холодном воздухе. А во всём остальном окружающий мир был погружён в тишину.
Впереди опустив голову и обходя сугробы шел лось. Его огромные развесистые рога были покрыты инеем. На широкой спине животного восседал угрюмый и молчаливый следопыт. Толстый парень Сэм назвал его Холодные Руки из-за того, что руки бледного как полотно следопыта были чёрными, твердыми как железо и такими же холодными. Всё тело укутывали слои шерсти, вываренной кожи и кольчуги. Нижняя часть лица пряталась в чёрном шерстяном шарфе, остальные черты скрывал надвинутый капюшон.
Позади следопыта ехала Мира Рид, обхватив руками брата, спасая его от ветра и холода теплом собственного тела. Под носом Жойена сосульками застыли сопли, и время от времени его сотрясала сильная дрожь.
«Он выглядит таким маленьким, – подумал Бран, снова увидев, как тот дрожит. – Теперь он кажется даже меньше меня, да и слабее, а ведь я – калека».
Лето замыкал их крохотный отряд. Окутанный паром от собственного дыхания в морозном лесном воздухе, лютоволк бежал следом за людьми, припадая на лапу, раненую стрелой еще у Короны Королевы. Каждый раз, оказываясь в шкуре огромного волка, Бран чувствовал эту боль. В последнее время он становился Лето чаще, чем оставался собой. Волк чувствовал укусы холода даже несмотря на густой мех, но видел дальше, слышал и чуял лучше мальчишки, сидящего в корзине и спелёнутого словно какой-то младенец.
В остальное время, когда Бран был слишком утомлён, чтобы становиться волком, он влезал в сознание Ходора. Чувствуя его присутствие, великан-тихоня принимался хныкать и трясти своей лохматой головой, но уже не столь яростно, как бывало прежде в Короне Королевы.
«Он знает, что это я, – успокаивал себя мальчик. – Он уже ко мне привык».
Даже если это было верно, в разуме Ходора Бран никогда не чувствовал себя уютно. Огромный конюх не понимал, что именно происходит, и Бран чувствовал во рту привкус его страха. В шкуре Лето было лучше.
«Я – это он, и он – это я. Он чувствует то же, что и я».
Иногда Бран чувствовал, что лютоволк принюхивается к лосю, примеряясь, не завалить ли ему огромное животное. В Винтерфелле Лето рос рядом с лошадьми, но лось не лошадь, а добыча. Лютоволк чувствовал, как под лохматой шкурой лося течёт тёплая кровь. Даже одного запаха было достаточно для того, чтобы из его пасти начала течь слюна, и думая вместе с ним о вкусном, тёмном мясе, давился слюной и Бран.
С ветвей росшего рядом дуба каркнул ворон, и Бран услышал, как рядом захлопали крылья ещё одной крупной чёрной птицы, слетевшей на землю. Теперь за ними следовало не больше полудюжины птиц, перелетавших с дерева на дерево или путешествовавших на развесистых лосиных рогах. Остальные падальщики либо улетели далеко вперёд, либо остались позади. Но стоит солнцу опуститься, как они вернутся, спускаясь с неба на полночных крыльях, пока ветки всех окружающих деревьев не окажутся занятыми ими на многие ярды в округе. Некоторые из птиц подлетали к следопыту и шептались с ним, и Брану казалось, что он понимает всё их карканье и клекотание.
