— Я не спала, — и, слегка раздражаясь, она добавила: — Ты слышал, что я тебе сказала?
— Я слышал, — я придал голосу твердость. — Молли. Ты же знаешь, что этого не может быть. Ты сама сказала мне, что больше не способна родить ребенка. Это было лет…
— И я ошибалась! — раздражение явственно чувствовалось в ее голосе. Она схватила мое запястье и приложила руку к своему животу. — Наверное, ты заметил, как я поправилась. Я чувствовала движение ребенка, Фитц. Я не хотела говорить тебе, пока не стану абсолютно уверенной. Теперь я знаю точно. Я знаю, что это странно, я знаю, что должно казаться невозможным забеременеть спустя столько лет. Но я уверена, что не ошибаюсь. Я чувствовала его. Я вынашиваю твоего ребенка, Фитц. У нас родится ребенок еще до того, как наступит зима.
— О, Молли, — сказал я. Мой голос дрожал, а когда я притянул ее ближе, задрожали и руки. Я держал ее, целуя ее лоб и глаза.
Она обвила меня руками.
— Я знала, что ты будешь доволен. И удивлен, — радостно сказала она и уселась напротив меня. — Я попрошу слуг принести колыбельку с чердака. Я нашла ее несколько дней назад. Она все еще там. Это прекрасный старый дуб, все еще очень крепкий. Наконец-то она перестанет пустовать! Пейшенс пришла бы в восторг, узнав, что в Ивовом лесу родится ребенок Видящих. Но я не буду использовать ее детскую, она слишком далеко от нашей спальни. Я думаю сделать детскую в одной из комнат на первом этаже, для себя и для нашего ребенка. Может быть, это будет Воробьиная комната. Я знаю, что становлюсь все тяжелее и не хотела бы слишком часто подниматься по лестнице…
Она продолжала, задыхаясь, подробно излагать свои планы, рассуждая о пологах, которые перенесет из старой швейной Пейшенс, о том, что нужно хорошо вычистить гобелены и ковры и о том, как хотела бы прясть и окрашивать овечью шерсть специально для нашего малыша. Я слушал ее, немея от ужаса. Она отдалялась от меня, ее разум попал в место, куда я не мог последовать. Я видел, как она постарела в последние годы, заметил, как отекают у нее пальцы, как иногда она останавливается на лестнице, чтобы отдышаться. Не раз слышал, как она называет кухарку Тавию именем ее матери. В последнее время Молли могла сделать работу наполовину и начать бесцельно блуждать. Или могла войти в комнату, оглядеться и спросить меня: «Зачем я сюда шла?»
Нас смешили такие случаи. Но не было ничего смешного в этих спутанных мыслях. Я прижимал ее к себе, пока она лепетала о своих планах, которые, очевидно, обдумывала последние несколько месяцев. Мои руки обвились вокруг нее, но я боялся, что могу ее потерять.
Ведь тогда я останусь совсем один.
Общеизвестно, что как только у женщины проходит период деторождения, она становится более уязвимой для всевозможных недугов плоти. Когда критические дни истощаются, а затем исчезают, многие женщины испытывают внезапные приливы жара или приступы тяжелой потливости, часто встречающиеся в ночное время. Сон может бежать от них, и общая усталость овладевает ими. Кожа на руках и ногах становится тоньше, что делает порезы и раны на этих конечностях наиболее частыми. Желание обычно ослабевает, и некоторые женщины, как ни странно, могут вести себя подобно мужчинам. Уменьшается грудь и появляются волосы на лице. Даже сильнейшие из женщин-фермеров смогут выполнять меньше тяжелой работы, которую когда-то делали, не задумываясь. Кости легко ломаются, стоит женщине поскользнуться на кухне. Так же она может потерять и зубы. У некоторых начинает развиваться горб, взгляд становится цепким. Это общие моменты старения женщин.
Менее известно, что женщины могут стать более склонными к приступам меланхолии, гнева или глупым порывам. В тщетной попытке удержать потерянную молодость, даже самые надежные женщины могут скатиться до легкомысленности и разорительных привычек. Обычно эти бури проходят меньше чем за год, и к женщине вернутся гордость и достоинство, когда она примет свое старение.
Однако иногда эти симптомы могут предшествовать гибели ее разума. Если женщина становится забывчивой, называет людей неправильными именами, оставляет обычные дела недоделанными, а в крайних случаях перестает узнавать членов семьи, родственники должны признать, что она больше не может считаться надежной. На ее попечении больше нельзя оставлять маленьких детей. Забытая на кухне пища может привести к пожару, а домашний скот остаться непоенным и некормленным в жаркий день. Протесты и упреки не изменят этого поведения. Жалость станет более подходящей реакцией, чем гнев.
Позвольте выполнять женщине менее важную работу. Пусть она сидит у огня и прядет шерсть или выполняет такие дела, которые не будут никого подвергать опасности. За ослаблением ума вскоре последует ослабление тела. Семья будет испытывать меньше горя от ее смерти, если с ней обходились с терпением и добротой все это время.
Если она становится чрезвычайно беспокойной, открывает по ночам двери, бродит под ливнем или приходит в ярость, когда не может понять, кто ее окружает, следует налить ей крепкого чая с валерианой, который сделает ее управляемой. Это лекарство может принести мир и старушке, и семье, уставшей от подобной опеки.
«Про старение плоти», целитель Молингал
Безумие Молли было тем тяжелее, что во всем остальном она не утратила своей прагматичности и разума.
Регулы Молли закончились в самом начале нашего брака. Тогда она и сказала мне, что никогда больше не сможет зачать. Я пытался успокоить ее и себя, напоминая, что у нас есть общая дочь, даже если я и потерял ее детство. Было бы глупо просить больше, чем уже подаренная нам судьба. Я сказал ей, что полностью осознаю, что у нас не будет последнего ребенка, и действительно считал, что она тоже смирилась с этим. У нас была полная и комфортная жизнь в Ивовом лесу. Невзгоды, усложнявшие ее молодость, остались в прошлом, а я отошел от политики и интриг двора замка Баккип. Наконец-то у нас появилось достаточно времени друг для друга. Мы могли принимать странствующих менестрелей, позволить себе все, о чем мечтали, отмечать праздники так щедро, как хотелось. Мы устаивали совместные верховые прогулки, осматривали стада овец, цветущий фруктовый сад, луга и виноградники в бездельном удовольствии и на фоне безмятежного пейзажа. Мы возвращались, когда уставали, обедали в свое удовольствие и спали так долго, как нам нравилось.
Наш дворецкий, Рэвел, стал настолько сведущим, что совершенно освободил меня от дел. Хорошо, что Риддл выбрал его, даже если он никогда не станет стражем у двери. Раз в неделю дворецкий встречался с Молли, чтобы обсудить блюда и запасы, и так часто, как мог осмелиться, беспокоил меня списками вещей, которые, как он думал, нуждались в восстановлении или обновлении, или, клянусь Эдой, изменились просто потому, что человек восхищался этими изменениями. Я слушал его, выделял средства и чаще всего оставлял дела в его умелых руках. Поместье приносило достаточно дохода, чтобы более чем возместить его содержание. Тем не менее я тщательно следил за счетами и приберегал сколько мог, чтобы обеспечить будущие потребности Неттл. Пару раз она упрекнула за ремонт усадьбы за мои собственные деньги. Но корона выделяла мне щедрое вознаграждение, оплачивая годы службы принцу Дьютифулу. Поистине у нас было всего предостаточно и даже с избытком. Я верил, что мы оказались в тихой заводи наших дней, в мирное время для нас обоих. Падение Молли в тот Зимний праздник встревожило меня, но я отказывался признать, что это было предзнаменованием того, что произошло в дальнейшем.
В течение года после смерти Пейшенс Молли становилась все задумчивее. Она часто казалась отрешенной и рассеянной. Дважды у нее были головокружения, а один раз ей пришлось два дня провести в постели, прежде чем она почувствовала, что полностью выздоровела. Она худела и становилась медлительнее. Когда последний из ее сыновей решил, что пришло время найти свою собственную дорогу в мир, она отпустила его, улыбаясь, и тихо плакала рядом со мной вечером.
— Я счастлива за них. Начинается их время. Но для меня это конец, и очень трудный.
Она проводила больше времени в спокойных занятиях, стала очень молчаливой и нежной, чем во все предыдущие годы.
В следующем году она немного поправилась. Когда пришла весна, она почистила запущенные ульи и даже сходила и захватила новый рой. Ее взрослые дети приходили и уходили, всегда полные новостей о своей беспокойной жизни, привозили погостить внуков. Они были счастливы видеть, что к их матери вернулась часть ее бывшей энергии и духа. К моему восхищению, к ней вернулось и желание. Для нас обоих это был славный год. Я посмел надеяться, что все, вызывавшее ее обмороки, осталось в прошлом. Мы становились все ближе, как два дерева, посаженные в отдалении друг от друга, и заметившие, что их кроны встретились и переплелись. Ее дети уже не стояли барьером между нами настолько, чтобы она все мысли и время отдавала им. Я бесстыдно признаю, что наслаждался возможностью быть центром ее мира, и всячески показывал ей, что она всегда была частью моей жизни.
