— Я откровенна.
Теперь из закаленной стали голос собеседницы превратился в изыскано струящийся по ветру шелковый шарф. Достаточно быстро, чтобы подтвердить первое «фи» Елены — относительно того, что Алла ничего не знает об истории монеты. Но для смягчения голоса имелась еще как минимум одна причина, и сейчас она находилась на пассажирском сидении «Йети». Алла не желает выдать истинных мотивов Ману — эти женщины сговорились. Они нужны друг другу — одна хочет сбросить ведьмовскую силу, вторая — похоже, умереть. Но не просто так, и тем страшнее ее намерения. Как вести себя с мексиканкой, чтобы не спугнуть?.. Антон словно ступал по тончайшему осеннему льду, что хрустким молочно-белым слоем укрывает стоячие водоемы севера в начале ноября. Такой лед только кажется прочным непосвященному. Неверный шаг — и вот неосторожный уже барахтается в холодной свинцовой воде…
— Хорошо, Алла. Завтра с утра займемся тем, что ты считаешь нужным. Все под контролем.
Еще одна ложь за вечер… Разумеется, с хозяином монеты надо пообщаться как можно скорее, но это не менее важно, чем визит туда, где началась история маленькой девочки Аллочки. И не раньше, чем состоится коротенькая поездка вместе с Ману — туда, куда профессор не любит соваться лишний раз. Прямо сейчас!
— Я проголодалась. — Обезоруживающе заявила мексиканка, попрощавшись с Аллой.
У Антона сжалось сердце. Он в полной мере осознавал, что предстоящий разговор и зрелище, скорее всего, отобьет у Мануэлиты аппетит. А может быть, вызовет агрессию, надо быть готовым ко всему.
— Давай сходим поужинать. — Как ни в чем не бывало, сказал он. — Но сначала кое-куда прокатимся. Это недолго…
При выезде на дорогу, ведущую к аэропорту, автомобиль чуть-чуть повело в накатанной колесами асфальтовой колее, которая основательно обледенела. «Йети» проезжал мимо примечательного и яркого баннера, установленного на обочине и выступившего из темноты в белесом свете придорожных фонарей.
На баннере была изображена самая настоящая, какая-то мультяшная, то ли ведьма, то ли Баба-Яга, с виду вполне добродушная, с бородавкой на носу и прищуром шальных глаз. Ведьма сидела на бочке с нефтью, которую, видимо, использовала в качестве ступы для полета, метлой помогая процессу перемещения. Украшала баннер патриотичная надпись:
СУРГУТ — КОРМИЛЕЦ РОССИИ!
Кроссовер тут же подбросило на особо глубоком участке колеи, так что спутница Лозинского, с удивлением разглядывающая шедевр рекламной живописи, даже усмехнулась:
— Кормилец России с ямкой на дороге?
— А что такого? — пожал плечами профессор, нежно сбрасывая скорость на некотором гололеде. — Ямка — она и у кормильца ямка. Видишь ли, денюжки частенько уплывают в тот замечательный город, где пельмени с соусом песто считаются провинциально дурным тоном. В столицу-с, так сказать.
— Не можешь не ерничать?!
— Не-а. Это тебе за ночного «одинокого рейнджера».
— Вот… сиди на нем и не цепляйся к словам! — Ману спрятала смартфон в сумочку. — Куда мы едем? Почему в аэропорт?
«Не в аэропорт. — Мрачно подумал Антон вместо ответа вслух. — В аэропорт нам нужно будет утром… Если на кладбище все пройдет тихо-мирно и обойдется без … членовредительства и прочего…»
Да. Антон действительно не любил кладбища, но теперь он вез сеньору Дельгадо именно туда, на Чернореченское кладбище Сургута, что расположено в северной части города, в сторону аэропорта и большущего района дачной застройки. Центральный действующий некрополь, достаточно обширный, чтобы Лозинский своим особым чутьем мог найти то, что сейчас так интересовало.
То, что он хотел показать Ману, прежде чем… прежде чем та надумает совершить предполагаемую глупость, ради которой ввязалась в историю с монетой.
Аура скорби черным облаком расползалась далеко за пределы погоста. Лозинский чувствовал, как светлой, возносящейся ввысь иглой, ее насквозь пробивает единственный островок надежды — маленький храм Праведного Лазаря. А еще, несколько раз сосредоточенно моргнув, он почти сразу увидел то, что искал. То, что не подлежало отпеванию в храме. Рабочие часы некрополя давно истекли, въезд был закрыт, но на такой случай имелся секретный лайфхак — тут же со всех сторон дачные поселки! Кому надо, тот проедет. Профессор и проехал, украсив «Йети» свежей порцией песочно-грязевых нашлепок. Хоть не застрял — благо, подморозило.
— Зачем мы здесь?.. — нарушила молчание Ману, и Лозинский кожей ощутил, как она напряглась.
Видимо, у каждого свое чутье — у кого на события, у кого — на неприятные разговоры. Лозинский остановил машину, выключил фары, но двигатель глушить не стал (предстоит померзнуть снаружи, так потом надо вернуться в теплый салон!), набрал в грудь больше воздуху и заговорил. Спокойно, взвешивая каждое слово, убедительно — так ему казалось.
— Я мало что знаю о религиозных представлениях майя, Маняша. Собирался почитать в Интернете, да некогда. Но кое-какие понятия у меня имеются. А теперь есть и соображения. Хитрить не стану, выложу все. Недавно ты говорила о Шибальбе — это преисподняя под землей, в девять уровней, на последнем из которых, в Доме Мрака, обитают верховные божества демонического характера. Это поистине страшное место, место страха и боли. Богиня Иш-Таб покровительствует благородной смерти, самоубийству. Не зря ее изображали с веревкой на шее — она провожала тех, кто покончил с собой таким способом, в мир вечного покоя. В этом подобии рая мертвых ждала награда за перенесенные страдания… Веревка самоубийцы — как мост между мирами, между жизнью и смертью. Но это, как мне кажется, далеко не все. Я сейчас буду кидаться терминами, притормози, если заговорюсь…
В черных глазах вспыхнула ярость. Профессор подобрался, пристальным взглядом ощупывая лицо собеседницы, щелкнул кнопкой блокировки дверей и преувеличенно-спокойно продолжил:
— Как и у местных северных народов, у майя есть верования в существование у человека нескольких душ. Их принято обозначать квази-материальными понятиями: дыхание… тень…кровь…кость… Но очень мало изучена та часть представлений, что касается дополнительных параллельных сущностей. В такую сущность вполне можно перевоплотиться, следуя обрядам черной магии. Ради этого ты готова на жертву? То ли защитник, то ли тварь угрожающего характера, от которой не будет спасения никому — стоит только грамотно пустить тень в ход… При жизни — компаньон, покидающий тело в образе зверя — смутный аналог улум ис ханты и манси, только куда страшнее… а после смерти кто? Демон? Сущность может даже стать разрушительной стихией природы — такой, как молния?
Прим. авт.: подробнее о том, какую роль сыграла «улум ис» в профессиональной деятельности Лозинского как сотрудника ОМВО — в романе «Нулевой портал». Это самостоятельная история.
В салоне машины словно бы сгустился мрак. Ответ тяжелым, как камень, гладким и обтекаемым словом, сорвался с губ, подчеркнутых темно-бордовой помадой. Красивых, безупречных губ, которые минувшей ночью шептали молитву — и вряд ли первым в ней фигурировал мертвый младший брат, так и не получивший имени. Нынешней ночью, второго ноября, Ману непременно упомянет в молитве Dia de los Difuntos безвременно ушедшую мать. Но, наверное, уже после того, чья смерть до сих пор не погасила в ее душе огонь мести.
— Wayob.
Прим. авт.: этим словом юкатанские майя обозначают нагваля, человека, способного во время сна превращаться в животных (ягуар, лиса — считались ах уаай шибальба, «порождениями подземного мира»), но способного стать и призраком странного вида, «существом с крыльями из соломенных циновок».
— Хочешь стать им после той самой благородной смерти — с помощью сеньоры Торнеро, которая расплатится твоей душой с хозяином всех, кто заигрывается с тьмой? Пройти испытания в Домах уровней Шибальбы — от Дома Холода до Дома Обсидиановых ножей? Ради мести?..
Скрины статей мексиканских газет от две тысячи десятого года, присланные Еленой, кричали о крупнейшем сбое и даже крахе программы защиты свидетелей. Семья бывшего гангстера, ставшего преуспевающим бизнесменом и пошедшего на сделку с правосудием в две тысячи седьмом году — по делу одного из крупнейших наркокартелей, — оказалась в центре внимания прессы после чудовищного происшествия. Дочь того самого бывшего гангстера, которая дала во время судебного процесса решающие показания, упекшие боссов картеля за решетку, всего-навсего спускалась в лифте одного из торговых центров Мехико вместе со своим мужем и двухмесячным сыном. Уже три года она носила другое имя, а один год из них — и фамилию мужа, совершенно не подозревавшего, на ком женился он, учитель иностранных языков в одной из лучших частных школ города.
