— Сравнительно небольшие потери — и разгром? Что-то я ничего не понимаю.
— У меня нет сводки по потерям армии его величества, но есть предположение, что она уничтожена практически полностью. Естественно, та её часть, которая воевала на побережье Ледяного предела.
— А северные отряды?
— Про них пока ничего не знаю.
— Я краем уха слышал — противник пустил в ход какую-то очень серьёзную магию?
— Да. Не очень понятно, что с ней делать.
— Но, говорят, милорд как-то совладал.
— Уже слышал про мою дурацкую выходку? Ну, разумеется. Солдаты, я вижу, те ещё сплетники. Я не сделал никакого открытия. Просто остаюсь «чистым». И по сей день.
— Понял. — Миргул коротко поклонился. — Остаюсь в распоряжении милорда. Вот моё предписание. Разрешено ли идти знакомиться с дислокацией и прочими делами?
— Иди. — Я оставил на мягком воске отпечаток своего знака — иначе Миргулу никто не дал бы доступа к штабным документам и готовым картам. — Жду на вечернем совете.
— Милорд уверен, что вечером будет возможность его провести?
— У нас краткое перемирие. Не надо на меня так смотреть. Я о нём не просил, противник предложил сам.
— Понял. Буду на совете ко времени.
Он щёлкнул каблуками и ушёл. А я заранее набычился. Мне предстояла малоприятная беседа с сыном. Малоприятная ещё и потому, что в глубине души я вполне осознавал, что до полноценного имперца мне далеко. Я приволок в этот мир свои представления о допустимом и правильном, и теперь навязываю их семье. Наверное, им трудно. Юрке трудно — вот он и сорвался.
Хоть, конечно, это не оправдание.
— Ты теперь каждый раз будешь на него кидаться, хотелось бы мне знать?
Юрий поднял на меня взгляд, тяжёлый, как у пьяного. Конечно, он не был пьян, просто очень напуган. Да, он в большей степени имперец, чем я. Воспитание позволило ему вспылить в ситуации, в которой категорически не следовало этого делать. Зато после трёпки парень всем своим существом вспомнил, что глава семьи имеет над домочадцами абсолютную власть. И тут не до сантиментов вроде «я же твой сын»! Интересно, они как таковые вообще Империи известны? Тут ведь другое понимание мира.
— Амхин опозорила нас всех, сделав такой выбор, — всё же проговорил он.
Я смотрел на него и не знал, что сказать. Вроде всё очевидно… Обычно так и бывает, когда человек начинает «типа не понимать» что-то само собой разумеющееся.
— Вот как? Амхин, значит. Опозорила, значит. Своим выбором? Ну-ну. А ты, кинувшись с кулаками на моего зятя, хотя я, глава семьи и твой лорд, его всецело принял, нас всех не опозорил? Выставил наши семейные неурядицы на погляд солдатам, офицерам, прислуге! Ай, молодец!
Юрий слегка побагровел.
— Я не сумел сдержаться, потому что речь идёт о чести…
— Вот только не надо мне бла-бла про «не смог сдержаться». «Не смог сдержаться» было б, если бы, узнав о свадьбе, ты сразу сорвался и помчался что-нибудь Рашмелу набивать.
— Но долг удерживал меня в Серте!
— Значит, долг удержал. А уважать мои решения — это разве не твой долг? Блюсти приличия — не долг? Что за избирательное исполнение обязанностей и понимание долгов? — До того я ходил по комнате, а теперь остановился. — Разве не долг аристократа — быть мужественным? А ты, трус, не решился мне в лицо сказать всё, что думаешь об этом. Предпочёл опозорить себя публичным нападением на того, кто не мог тебе ответить. Поступил, как мелкая трусливая мразь.
Юрий поднял на меня взгляд, отяжелевший как-то по-новому.
— Сказать в лицо? Изволь. Я скажу прямо. Не понимаю, зачем это было нужно. Если брак осуществлён потому, что этот… солдатишка и моя сестричка зашли слишком далеко, правильнее было бы раскатать в мясо и самого кавалера, и его семейство, а ей надрать зад. И пристойно замолчать случившееся…
— Ты ещё будешь за меня решать, что мне делать?
— Сам же хотел знать моё мнение. Отдав Амхин простолюдину, ты выставил на посмешище всех нас, всю нашу семью. Теперь половина страны по кабакам склоняет имя моей сестры, а другая половина без разговоров уверена, что на ней и пробы ставить негде. Мол, она такая шлюха, что её никто, кроме вчерашнего крестьянина, и не взял бы в жёны. Даже какому-нибудь офицеру не удалось её пристроить. Ни за какое приданое.
— Отменно! Ещё на сплетни обращать внимание! Достойное предложение, ага. По кабакам не болтают случайно, что я на сносях от Аштии Солор, а?
— Нет. Не болтают. И Амхин, положим, уже поздно сокрушаться по этому поводу. Положим, у неё для этого даже причин особых нет — всё решилось, она уже замужем. И нам с братьями по большому счёту просто больно слышать чужую болтовню. Ерунда. Мы потерпим. А вот мать перед всей страной ославлена, как женщина, вырастившая шлюху. И младшим сёстрам не придётся рассчитывать на приличную партию. Их репутация растоптана.
— Они выйдут, за кого захотят.
— Если, как Амхин, пожелают в мужья простолюдинов. Если же выберут ровню — нет. Вряд ли. В кругу знати репутация — это всё, особенно для таких, как мы, новых аристократов. Даже приданое далеко не всегда решает проблему.
Мне хотелось сорваться, наорать, кулаком постучать по столу, но… Но это было неправильно. В глазах Юрки горел фанатичный огонь ревнителя традиций. Наверное, пламя это родилось от той же искры, которая пробуждает к жизни порыв, толкающий парней-мусульман убивать собственную сестру за флирт с кавалером, за мини-юбку или простое непослушание.
Но при всей своей недоброй, болезненной одержимости это была какая-никакая, но забота. В моей власти удержать её в рамках, и мой отцовский долг — сделать так, чтоб забота действительно стала заботой. Научить сына правильно любить своих близких.
Я положил руку ему на плечо.
— Ты зря так беспокоишься. Очень скоро у сплетников появятся более свежие и более интересные темы для разговоров. А уж когда Амхин произведёт на свет ребёнка, по всем подсчётам зачатого пристойным образом, то есть в браке, интерес к этой теме будет исчерпан раз и навсегда.
— Интерес никогда не будет исчерпан! Мы — одна из самых высокопоставленных семей Империи, и сплетникам всегда будет в радость об такую почесать язык.
— Ты с манией величия-то завязывал бы. У любого человека нет более важного объекта собственных интересов, нежели он сам. А сплетни ценятся свежие. Так что, как бы привлекательна ни была тема целомудрия моей старшей дочери, всё равно она с неизбежностью устареет.
Он затряс головой, как лошадь, атакуемая целой тучей слепней.
— Знать всегда в центре внимания. Для черни нет большей радости, чем обнаружить, что вышестоящие вымазаны в грязи. И ещё подмазать от себя: погуще, померзостнее! Это возвышает их в собственных глазах. Вот почему так происходит!
