— Думаешь?
— Из городской стражи так просто не уходят, особенно если крепость стоит на границе с орками.
Я задумался.
— Ближний к тирану круг — это смертный приговор с небольшой отсрочкой. Там держат только тех, кому полностью доверяют. Малейшая ошибка приводит прямо на плаху. Руфус прогнал Духария из городской стражи, но не казнил и в острог не кинул, значит, боится. Кто же этот колдун, если его не решились тронуть власти огромной крепости…
— Перетрем с крысами, — сказала Оксана.
— Да, — согласился я. — Сплетни и чужие секреты они любят даже сильнее, чем прогнившие внутренности.
Алый алмаз вспыхнул и запульсировал в моем кармане.
— А вот это плохо, — нахмурившись, сказал я.
Швырнул об пол сферу телепортации, и через секунду мы уже стояли на рыночной площади.
Тело монстра исчезло, остались лишь пятна крови да несколько обломков хребта. Добрые горожане успели порезать чудовище на куски и растащить домой для засолки на зиму.
Мясо зломысла жесткое и пахнет отбросами; но если вымочить в меде и добавить корицы, то его вполне можно есть. Потом, правда, еще долго будут сниться кошмары.
Рыночные ряды лежали в развалинах, их тоже обнесли полностью, не забыв ни яблока, ни шипастой груши.
Людям нравятся беспорядки на улицах — это возможность красть и громить чужие дома. То, что довольно скоро черед дойдет до их собственных, бунтовщики, конечно, не понимают.
Самый тупой полусгнивший зомби умнее, чем все профессора магической академии, вместе взятые, если их растворило пьяное, лишенное сомнений безумие очумевшей толпы.
Но сейчас площадь была пуста, люди боязливо попрятались и накрепко позапирали дома. Огромные дыры в каменной мостовой еще дымились, оттуда в любой момент могло появиться новое чудище.
Стражников, естественно, не было.
Они горазды лишь избивать простых горожан, а как дойдет до настоящей опасности, прячутся еще лучше, чем слизни-хамелеоны.
— Сюда! — скомандовал я и прыгнул в одну из дыр.
Девушка приземлилась рядом.
Мы оказались в огромной, просторной зале.
Кое-где стены были уложены кровавыми кирпичами, так же, как повсюду на Верхнем ярусе. Другие остались голыми, сбитыми наспех, и уже начали осыпаться.
Видимо, раньше здесь простирались обычные коридоры, и лишь недавно вырыли эту залу.
Духарий не только стер защитные руны, но и заготовил плацдарм для огромной твари, откуда зломысл и вырвался на городскую площадь.
Маг не сумел бы сделать все это без помощи короля Станислава.
— Гляди, — прошептала девушка.
В полу зияла дыра — тоннель, ведущий в Нижние ярусы.
Подле него стоял морлихор.
Тварь была огромна, величиной с быка. Тело заковано в толстую, прочную чешую, и острые шипы поднимались в центре каждой пластины.
На голове росла длинная, спутанная грива цвета потускневшей бронзы, а вместо пасти извивались толстые щупальца.
В морщинистом лбу сиял единственный глаз с четырьмя зрачками, что медленно вращались против солнцеворота.
Тугой хвост монстра расходился на шесть концов, словно плеть, и каждую венчал распахнутый глаз.
Инженер Торвальд лежал у дальней стены.
Парадный кафтан порвался и был весь заляпан кровью. Белая меховая шапка откатилась в сторону.
В правой руке гнома темнел обломок ореховой рукояти, а навершие топора валялось в шагах двадцати.
— Прочь! — закричал нам Торвальд. — Бегите отсюда! Лучше позовите на помощь.
Но бесполезно кричать «Спасите!» городской страже, в подобных случаях они волшебным образом становятся глухими.
Морлихор тихо зарычал.
Один из големов валялся подле него. Гигантская рука была разорвана в клочья, стальной пропеллер измят и выдернут, как говорится, с мясом.
Другой лежал чуть поодаль.
Пальцы его судорожно дергались. Сжимаясь и разжимаясь, лопасти пытались вертеться, но не могли поднять механическое существо в воздух.
— Я отвлеку монстра, — негромко произнес я. — А ты займись гномом.
Яркое пламя засияло в моей руке.
Размахнувшись, я швырнул огненную сферу в чудовище.
Морлихор обернулся.
Четыре алых зрачка уставились на меня.
На краткий миг мне почудилось, что все мои страхи, все ночные кошмары вдруг ожили и пришли ко мне, теснясь в моем разуме и шепча о том, что давно забыто и стерто из глубин памяти.
В ту же секунду я сбросил жуткое наваждение.
Быстро разбежавшись, я легко запрыгнул на большую груду камней.
Острые обломки посыпались из-под ног, мне показалось, что я вот-вот упаду, но этот реальный страх перед болью, страх сломанных костей, был гораздо лучше беспредельного ужаса, пожиравшего меня секунду назад.
— Сюда! — крикнул я. — Сюда!
Чудовище повернулось.
Медленно, с глухим утробным рычанием, морлихор пошел на меня.
Он забыл о Торвальде и умирающих големах.
Остался лишь я и запах моей крови.
— Уведи их! — приказал я.
Девушка подбежала к гному.
Тот лежал на камнях, и сдавленное хрипение вырывалось из его горла.
— Големы, — шептал инженер. — Спасите моих големов.
Оксана процедила что-то сквозь зубы.
Она предпочла бы остаться здесь, сразиться с огромным монстром, но выбора не было.
Девушка раздавила в пальцах астральную сферу, и все четверо исчезли в ярком сиянии.
Я посмотрел на серого морлихора.
Мы остались одни.
Не смотри в глаза опасности.
Никогда.
Это забава для тех, кто не знает настоящего риска.
Или самоубийц.
Ужас — неистовый, первобытный страх управляет нами единовластно, и ни Долг, ни Воля, ни Разум не в силах заглушить его крики.
Если ты заглянешь в глаза опасности, ты умрешь.
Ратник шествует на войну, потому что глуп и не ценит собственной жизни.
Наемник идет с усмешкой, помахивая мечом. Он будет резать слабых и беззащитных, а при малейшем риске сразу сбежит подальше от поля боя, бросив и командира, и раненых товарищей, и грязный, бесполезный обрывок знамени.
Жрец-фанатик отдаст свою жизнь за бога, с радостью и открытым сердцем, лишь потому, что в посмертии ждет райского воздаяния.
Никто из них не смотрит в глаза опасности.
И только со стороны они нам кажутся храбрыми.
— Все твои друзья разбежались! — прорычало чудовище. — Ты остался один.
— Одиночество — наша плата за то, чтобы повзрослеть, — сказал я.
Зала была огромна. Тот, кто вырыл ее в толще земли под городской площадью, очень хорошо постарался.
