Заветное желание Лиана — узнать, как в действительности возникла Непреодолимая Преграда, и сложить о ней собственное Великое Сказание — по-прежнему казалось неосуществимым.
Однажды Лиан вернулся домой за полночь после очередного вечера, проведенного в кабаках, где ему не удалось заработать денег даже на стакан вина, и увидел, что его дверь распахнута. В темноте он швырнул сумку туда, где стоял стол, но она грохнулась на пол. Лиан поднял над головой зажженную свечу и обнаружил, что в комнате не было ни стола, ни стульев. С крючков пропала вся его одежда, а книжные полки опустели. В комнате вообще ничего больше не было. На полу валялся лишь пролежанный матрас, набитый соломой. Исчезли все его пожитки, включая поношенную одежду и стоптанные сапоги, а на стенах были нацарапаны оскорбления в адрес дзаинян.
Кража одежды и мебели его не очень расстроила. Их можно будет легко купить, как только у него появятся деньги. Но пропали все книги сказаний, с таким трудом переписанные им от руки за пятнадцать лет учебы, его дневники, бесценные семейные предания и все черновики нового текста «Сказания о Непреодолимой Преграде». Он лишился всего, кроме украшенной его же рукой книги Великих Преданий и нового дневника, которые лежали у него в сумке. Лиан почувствовал приступ отчаяния.
Затем по городу поползли слухи. Сначала до него стали долетать отрывки пьяных разговоров, а на стенах отхожих мест кто-то начал писать, что звание мастера-летописца Лиану присвоили незаслуженно, потому что все его сказание было ложью и подделкой. Звание было присвоено Лиану единогласным решением совета мастеров-летописцев Школы Преданий, и никто не мог лишить его этого звания, но слухи порочили имя Лиана.
Его случайные приятели отдалились от него. Впрочем, этот бойкот оказал прямо противоположное действие на Тандиву. Хотя она и не осмеливалась говорить с Лианом в чужом присутствии, но стала ему улыбаться, и они несколько раз даже потихоньку встречались. Лиану было приятно, что у него остался хоть один друг, но, понимая, чем рискует Тандива, через какое-то время сам перестал с ней видеться. Тяжелее утраты друзей Лиан переживал то, что не может больше работать с Преданиями, дороже которых у него не было ничего на свете.
Наконец Лиан осознал, что проиграл, и попросил встречи с Вистаном.
— Твоя взяла, — сказал он. — Чего ты от меня добиваешься?
— Всего лишь слова мастера-летописца, что ты никогда не будешь рассказывать свое сказание и никогда о нем даже не упомянешь, — ответил Вистан.
— Хорошо. Даю слово. Но мне хотелось бы получить доступ к архивам. — Лиан постарался напустить на себя смиренный вид, хотя это ему не очень удалось.
— Конечно, — сказал Вистан и взялся за великолепное павлинье перо, конец которого свисал у него через плечо и плясал в воздухе в такт движениям руки, обмакнул его в чернила и придвинул к себе лист бумаги.
— А еще я хочу получить обратно текст своего выступления.
Перо Вистана замерло на полпути к бумаге.
— На его основании тебе присвоили звание. Я не могу выполнить твою просьбу. Кроме того, настоящий сказитель помнит наизусть свои сказания.
— Я помню текст, но это всего лишь слова. Я хочу иметь подтверждающие их документы.
— А зачем они тебе? — спросил его Вистан.
— Мне надо докопаться до истины. Именно этому меня здесь учили! Неужели ты не понимаешь, что тут пахнет новым Великим Сказанием?! А ведь последнее Великое Сказание в Школе Преданий сложили несколько веков назад! Я прославлю не только себя, но и всю Школу!
Он затронул слабое место Вистана, о котором все знали. Директор Школы откинулся на спинку стула. Лиан набрал в грудь воздуха и продолжал:
— Я уверен, что девушку убили, потому что ей стала известна какая-то страшная тайна.
Вистан вздрогнул и уронил перо, разбрызгав по бумаге чернила.
— Очень жаль, что ты так думаешь, — сказал он. — Но в любом случае я не могу отдать тебе текст. Он теперь там, откуда мне его не достать. — Произнося эти слова, Вистан поигрывал серебряным браслетом на тощем запястье. — Его сможет извлечь оттуда только новый директор Школы после моей смерти.
— Она не заставит себя долго ждать! — в ярости заорал Лиан, полагая, что Вистан его обманывает. — Это сказание принадлежит мне! Я трудился над ним четыре года! Ты не имеешь права отнимать его у меня!
Вистан с ледяным спокойствием промокнул чернильные пятна.
— Человека нельзя лишить разве что его мыслей. Текста же ты больше не увидишь.
— Будь ты проклят, Вистан! А теперь напиши мне рекомендательное письмо, верни остаток моего содержания, и я навсегда уеду из Чантхеда.
Вистан зловеще улыбнулся:
— Хорошо. Но сначала дай мне слово никогда обо всем этом не упоминать.
— Я не дам тебе такого слова! Если ты мне откажешь, я обращусь к Мендарку! — Впрочем, Лиан и сам понимал, что не сделает этого.
На лице Вистана появилось выражение, от которого у Лиана по спине побежали мурашки.
— Мы с Мендарком — члены Совета. Если ты пойдешь к нему, мне придется сообщить о том, как ты своим безответственным поступком поставил под угрозу и нашу Школу, и сам Совет.
— Школа создана ради того, чтобы любой ценой разобраться, что в Преданиях правда, а что — вымысел. Ты трус и лицемер!
С Вистана было довольно.
— Я запрещаю тебе посещать библиотеку до конца Праздника! Если ты еще что-нибудь выкинешь, я не позволю тебе выступать на нем. А теперь убирайся!
Несолоно хлебавши Лиан покинул кабинет директора Школы Преданий.
Прошла неделя. Наступило время Праздника. В Чантхед стали съезжаться зрители со всех концов огромного острова Мельдорин и даже из далеких земель, лежавших за Туркадским Морем. На постоялых дворах не было места, а в парках и на пустырях выросли палаточные городки.
По традиции в начале Праздника звучали короткие сказания, сложенные студентами Школы Преданий, но все ждали Великих Сказаний, которые последние три вечера рассказывали мастера-летописцы. Из двадцати двух Великих Сказаний только три можно было услышать на каждом Празднике, что не влияло на его популярность. Во время Праздника в городе повсеместно собирались группы людей вокруг сказителей, выступавших с более легкомысленными историями, взятыми из романов, или с не очень пристойными сказаниями и даже с апокрифами — сказаниями, не имеющими документального подтверждения, дошедшими из глубины веков или же появившимися либо из далеких стран, либо из одного из Трех Миров. Иногда шепотом рассказывали леденящее душу «Сказание о Бездне». Но в последний вечер все стекались туда, где выступал мастер-летописец, чье сказание было признано лучшим на последних Выпускных Испытаниях. На этот раз право выступить в последний вечер принадлежало Лиану.
