Владимир Наумов - Души потемки

— Постой!

Я ухватил ее за руку.

— Оставь ее, Велес. У нее иное предназначение.

Голос у Феникса оказался на редкость приятным. Мои пальцы разжались. В последний миг Кара оглянулась и что-то прошептала, но не мне. Справа промелькнул Клайв. Кара, подхваченная Фениксом, уже уносилась ввысь.

На рассвете мы похоронили Клифа. У лешачка был пробит бок. Царг заработал несколько царапин. Призрак отделался легким испугом. Шутка! Я вышел из боя целым и невредимым.

Хлопья пепла кружили над поляной. Царг с Уллой ушли на разведку. Дрень-Брень метался в забытьи, и я боялся, что потеряем и его. Я устал. Нестерпимо тяжко было смотреть, как Клайв, уставившись в пустоту, сидел у могилы брата. В одну ночь потерять двух самых дорогих людей. Робкая любовь между ним и Карой зародилась в пылу погонь и сражений. Вряд ли им удалось даже часок провести наедине. Шаркающей походкой, словно старик, я подошел к могильному холмику.

— Послушай, нам нужно поговорить.

Клайв не шелохнулся.

— У меня есть Перстень.

Никакой реакции.

— Можно вернуться к развалинам и попробовать отбить Кару у Феникса.

Он сжал зубы так, что на скулах вздулись желваки.

— Или заключить сделку.

Молниеносно выкинув руку, Клайв сграбастал меня за грудки и притянул к своему лицу.

— Если бы был хоть малейший шанс, то я, не задумываясь, променял бы твою душонку вместе с проклятым перстнем на свободу Кары.

Каждое слово он словно вколачивал в меня. Свинцовый взгляд буравил мою переносицу.

— Но…

Он оттолкнул меня и я, не удержавшись, опрокинулся на спину.

— Сделка уже заключена.

— Какая сделка?

Вздох, исторгнутый из его груди, мог разбить сердце даже бхуту.

— Для возрождения Феникса нужна женщина, которая добровольно отдаст ему себя в жены. В тот миг, когда она взойдет на костер и они соединятся — появится яйцо с молодым Фениксом.

— Постой, постой. Вы говорили, что это происходит раз в 500 лет. Зачем же нашему новорожденному жена?

Клайв зажмурился и сжал пальцы в кулак, да так, что костяшки пальцев побелели.

«Щас саданет и от меня мокрого места не останется».

— Я думал об этом. Видимо, раньше среди паломниц он мог выбрать в любой момент. Сейчас же согласился на ту, что предложила себя первой.

Я чуть челюсть не вывихнул от удивления.

— Как предложила? Зачем?

— Нас спасти.

Потрясенный самопожертвованием Кары я в очередной раз убедился, что не понимаю женщин.

— Но позволь, она ведь не сможет…

Клайв отмахнулся

— Он — бог возрождения. Кара взойдет на костер такой же молодой и красивой, какой мы вчера ее видели.

Застонал лешачок.

— У него жар, а у нас ни капли воды.

Зачерпнув горсть земли, Клайв насыпал ее в кошель, крепко завязал и повесил себе на грудь. Прощаясь, припал к холмику. Я отвернулся. Слезы навернулись на глаза. Бережно подхватив лешачка на руки, Клайв зашагал по пепелищу. Мне достались мешки. Догадка о том, что это была последняя линия обороны Страж-леса, подтвердилась. Не пройдя и мили, мы вышли к сухостоям умершего леса.

— Улла!

Минуту спустя, появился Царг. Судя по всему, они что-то обнаружили. Нагруженный поклажей я едва успевал за Клайвом.

Налетел ветерок, наполненный запахами влаги и зелени. Перемены в местности произошли разительные — только что мертвая пустошь, и вдруг — зеленый луг, усеянный цветами. А поодаль роща.

«Там должна быть вода!»

Клайв, видимо, тоже так решил. Но не успели мы сделать и пяти шагов, как в воздухе пропела стрела.

«Здрасьте, девочки!»

Тонкое длинное древко с ярким оперением покачивалось у моих ног. Царг беззаботно носился по лугу.

«Чертовщина!»

Клайв мельком взглянул на стрелу, продолжая идти. Я сделал шаг, и вторая стрела вонзилась рядом. Делать нечего. Я уселся на мешок. Клайв стремительно удалялся. Я был даже рад переложить ответственность за лешачка на чужие плечи. Через полчаса меня разморило, и я развалился на траве. Не будь Перстня в кармане, да арбалета под рукой, то можно подумать, что я у деда Сереги в Захаровке на пасеке. С этой мыслью я задремал.

Запах дыма щекотал ноздри.

«Феникс вернулся!»

С этой мыслью я спросонья вскочил на ноги. В стороне мирно горел костер. Царг о чем-то беседовал с Топ-Топом.

— Горазд же ты поспать.

Когда до меня дошло, КТО сидит, я вновь осел на траву. Я отказывался верить своим глазам.

— Как?..

В огромных печальных глазах мелькнула искорка смеха.

— Шел мимо, вот и заглянул на огонек, раскатистый бас ласкал мой слух.

Я укоризненно поглядел на Царга — тоже мне друг. Буль проигнорировал мой немой упрек. Распустился пес.

— Компотом угостишь?

Я засуетился. Лихорадочно вспоминая, чем набит мешок лешачка. Хозяйственный мужик — надо заметить.

— Поодаль я приметил ягодник, сбегай по-молодецки.

Медвежонок показал направление. Я рванулся было, но мысль о воде, точнее, об ее отсутствии, меня удержала.

— Родник там же.

Царг лениво облизнулся.

«Вот паршивец, ну доберусь я до тебя!»

Родник я нашел сразу. Чистый, по-хозяйски обложенный голышами. От ледяной воды заломило зубы и перехватило дыхание, но сил оторваться не было. Я пристроил котелок, а пока он заполнялся, отправился побродить в поисках ягод. Собирать вишню — одно удовольствие, ярко-оранжевая, растет гроздьями, ягоды крупные и упругие. Вишней я окрестил ее за вкус. Мама покупала ее на базаре. Ведро «китайки», и мы всю зиму наслаждались вишневым вареньем. Однако, больше всего я любил варенье деда Сереги из дикой лесной вишни. Хотя против «китайки» и ягоды помельче и не такие «мясистые», но запах… Этот непередаваемый аромат леса. Так вот, здешняя ягода напоминала по вкусу дикую вишню. Наполнить котелок — дело трех минут.

К моему возвращению Царг, видимо, успел уже все выболтать и улизнул в сторону рощи. Я пристроил котелок над огнем, побросал в него лешачковых корешков и трав. Топ-Топ держал в лапе две стрелы.

— Лихо ты разгулялся — всю нечисть переполошил. Опять же Феникс возродился.

Прозвучало это как осуждение или нет, я не понял, но густо покраснел. Но наверняка он знал о моих «подвигах» в рыбацкой деревне.

— Ну, да, чего говорить — дело сделано.

Я готов был сквозь землю провалиться. А ведь были моменты, когда я мечтал поведать Топ-Топу о своем походе. Героический рассказ получался. И вот он здесь, а у меня только уши горели, а язык словно присох. О Перстне не спросил, но я видел — знает. Помолчали. Я изредка помешивал варево.