Я оплакивал ее и оплакиваю до сих пор. Но она оставила мне Санелин, которая обладала всеми достоинствами своей матери и ее нежностью, а кроме того, унаследовала мощь и силу нашего народа.
— Да, — сказал король, и его глаза встретились с глазами Вадина, будто два стальных меча. — Я слишком любил свою дочь. Я любил ее ради нее самой и ради ее матери, на которую она была так похожа и которую я потерял. Но любовь моя не была слепа и не была чувством горюющего влюбленного, который сделал наследницей дочь своей госпожи. Я понимал, что мы сотворили — моя королева и я. В теле девочки-подростка, гибком и по-асаниански хрупком, жила душа императора.
— Но к несчастью, — перебил его Вадин, — она была женщиной.
Король встал. Несмотря на преклонный возраст, высокий рост и тяжелые кости, он, как и Мирейн, двигался с грацией пантеры. Вадин так и замер в ожидании смертельного удара. Но этого не произошло.
— Да-да, — протянул король. — Да. Это действительно было несчастьем. И еще большим несчастьем было то, что судьба не дала мне сыновей. Санелин, мой единственный ребенок, была из чистого золота; и Солнце забрало се. Не я тут выбирал. С самого раннего детства ей было известно, кто станет ее господином и возлюбленным. Он создал ее для себя и в конце концов отнял ее у меня. Наверное, это правильно: дочь всегда переходит из рук своего господина-отца в руки господина-мужа, а она была невестой Аварьяна. Но ведь она была и наследницей Янона.
Вадин решился рискнуть и совершил дерзкую попытку.
— Принц Моранден…
Пантера вскинулась и зарычала. Это был смех, хриплый и сдавленный, пронизанный болью.
— Ты любишь его, ведь так? Его многие любят. Он настоящий лорд, он гордый, он наделен красотой своей матери. Но она обладает божественной мудростью, а его даже умным назвать нельзя.
— Почему вы ненавидите его? — спросил Вадин. — Что он вам сделал?
— Он родился. — Король сказал это спокойно, без тени упрека. — Из всех ошибок, сделанных в моей жизни, величайшая заключалась в том, что я покорился дочери Умиджана. С молоком матери она впитала ненависть. Но ее красота поразила меня в самое сердце. Я думал, что смогу приручить ее, я мечтал если не о ее любви, то хотя бы об уважении ко мне как к своему супругу. Я был дураком. Рысь не покоряется сердцу охотника.
— Вам следовало убить ее прежде, чем сын попадет в ее когти.
— Он начал принадлежать ей с того времени, как стал воспринимать окружающее.
— И вы не пытались изменить ситуацию? Вы никогда не позволяли ему забыть о том, кто был вашей истинной любовью. Вы сами дали ему понять, кому достанется трон. Санелин или никому. Это еще чудо, что он не перерезал вам горло в первый же момент, когда узнал, как это делается.
— Он пытался. Несколько раз. А я прощал его. Я люблю его, но не отдам ему трон.
— А что было бы, если бы Мирейн не пришел?
— Я знал, что он придет. Это не только было предсказано. В моих снах бог обещал мне, что великий появится здесь. Еще я знал, что моя дочь даже меньше меня хотела бы, чтобы ее наследство попало в руки Одии из Умиджана.
Вадин изумился тому, что сидит здесь перед стоящим королем и разговаривает с ним, словно он… ну да, словно он — это Мирейн.
— Я не понимаю. Я видел мужчин, которых не вскармливали как следует. Но принц Моранден не имеет с ними ничего общего. Он сильный. Он сильнее всех в Яноне. Ему нет равных ни на поле брани, ни где бы то ни было.
— В мире есть кое-что поважнее, нежели искусство владения мечом. — Король показал Вадину ладони, покрытые мозолями от рукояти боевого оружия, и слегка улыбнулся. — Моранден — порождение своей матери. Когда она повелевает, он повинуется. Когда она ненавидит, он тоже ненавидит. Она форма, а он — отливка. Если он взойдет на трон Янона, править будет она. Она уже правит там, где он считается лордом.
— Однако… — начал Вадин и замолчал. Зачем говорить? Король знает то, что знает. И не мужлану из Имехена убеждать его в обратном.
Но, может быть, это все же нужно сделать. Вадин беспомощно заерзал на стуле. Моранден не монстр. С парнем из чужой страны, который не представлял угрозы его власти, он был весьма любезен. Когда его слушались, он мог быть просто очарователен. Но даже когда ему не служили, он оставался честным. Он был смертным человеком и, конечно, не без недостатков. Ну и что? Мирейн тоже далек от совершенства.
Слуги стремились прислуживать Мирейну. А имя Морандена встречали пожатием плеч, вздохом, словно смиряясь с неизбежностью долга. Иногда, признавали они, служить ему приятно, иногда — рискованно. Ведь он лорд. Чего от него можно ожидать?
Но он не был жестоким. Он был капризным не больше, чем любой другой принц. Мирейн был куда более непредсказуем.
Мирейн есть Мирейн. Даже Вадин не мог представить его другим; и уж конечно, невозможно было вообразить, чтобы кто-то командовал им, а тем более управлял за него. Моранден — другое дело, Моранден был чем-то похож на флюгер, и каждый знал это. Его милости можно было добиться, пусть не при помощи меди или какого-то иного подкупа, но в друзьях у него часто числились те, кто наиболее умно льстил ему. Он не умел проявлять терпение в докучливой государственной работе: на советах, аудиенциях, бесконечных и бесчисленных церемониях. Он низко пал в глазах толпы, когда обвинил Мирейна в увиливании от подобных обязанностей и попытался внушить людям, что сам посвящает этому долгие часы. Вероятно, он страшно мучился от скуки, пока король не призвал его на защиту Окраин.
Вадин мысленно фыркнул. Теперь остается только оправдать Мирейна за то, что он бесцельно слоняется по рынку, в то время как королевство неуклонно катится к войне. Но Мирейн вовсе не слоняется. Точнее, это не совсем так. Он просто знакомится со своим народом.
— Если Моранден — марионетка в руках Одии, — произнес наконец Вадин, — то почему вы дали ему титул принца?
— Титул принцессы я дал его матери. Это была моя цена. Она не станет натравливать на меня своего сына, а я предоставлю им свободу правления там, где они захотят. В рамках закона.
— Что вы и сделали.
— Именно так, — сказал король.
Вадин откинулся на спинку стула.
— Зачем вы говорите мне это, господин мой? И чего ждете от меня?
— Чтобы ты помешал им убить друг друга.
— Помешал… — Вадин так расхохотался, что чуть не сорвал голос. — Мой господин, я не знаю, что вам наговорил про меня Аджан, но я всего лишь человек и не могу встревать между громом и молнией.
Король схватил его, как грудного ребенка, поднял на ноги и встряхнул так, что у оруженосца помутилось в глазах.
— Ты сделаешь это. Ты встанешь между ними и не позволишь им погибнуть от руки друг друга.
