— Как ты смеешь заниматься этим? — накинулся на него сын атхана. — Мы, люди, не имеем права строить и делать статуи. Наши предки разгневали богов и погибли. Только боги могут создавать. Ты пытаешься сложить то, что разрушили боги! Откуда в тебе столько дерзости? Это потому, что ты возомнил себя сыном Танамнита? Тогда почему ты здесь, среди нас? Почему твой божественный отец не заберёт тебя туда, к звёздам?
— Убирайтесь отсюда, — сказал Диннар. — Уходите все. В городе много других мест, а я хочу играть один.
— Да, конечно, — ехидно оскалился Фарат. — Он не хочет с нами играть! Сын звезды нас презирает! Ты просто неблагодарный приёмыш! Живёшь в доме моего отца и ведёшь себя так, будто все тут твои слуги. Я, между прочим, родной сын атхана и сам буду атханом. Я, а не ты. А ты будешь моим подданным.
Диннар почувствовал, как ярость тёмно-красной волной застилает ему глаза.
— Убирайся, — повторил он.
— Сейчас я тебе покажу, как надо разговаривать с будущим атханом! — крикнул Фарат и набросился на Диннара с кулаками.
Он был старше почти на четыре года и не ожидал, что противник окажется настолько сильнее. Мальчишки, которыми он верховодил, были ошарашены не меньше его. Они просто оцепенели от изумления, увидав, как Диннар, сбив Фарата с ног, прижал его к земле, да так, что тот не мог даже пошевелиться.
— Я никогда не буду твоим подданным, — сказал Диннар, глядя Фарату в глаза. — А теперь забирай своих подданных и уходите отсюда. Я не хочу вас здесь видеть.
— Чего вы стоите? — пропыхтел Фарат. — Хватайте его! Сейчас мы у него тут всё поломаем. Он же навлечёт на наше племя гнев богов…
Пятеро или шестеро мальчишек вцепились в Диннара и оттащили его от Фарата. Остальные кинулись растаскивать и разбивать плиты с рельефами. Наверное, это зрелище и утроило его силы. Диннар сам удивился, когда державшие его прихвостни Фарата полетели в разные стороны. Затем он наклонился и поднял кусок колонны. Он поднял его высоко над головой, и мальчишки попятились с искажёнными от страха лицами. Диннаp уже потом выяснил, что этот обломок весил вдвое больше его самого. Фарат и его приятели, отбежав на безопасное расстояние, принялась швырять в Диннара камни. Один до крови рассек ему бедро. Что делать? Бежать от них, прятаться? Нет, он не будет унижаться.
«Хорошо бы не чувствовать боли, — подумал Диннар. — И вообще стать неуязвимым, как камень… Хотя бы неуязвимым для камней. Марран, помоги! Я же не позволил им разбивать то, что сделано из камня!»
Услышал ли его каменный бог, или это Танамнит пришёл на помощь своему сыну… Как бы то ни было, но камни, летевшие в Диннара нескончаемым градом, больше не причиняли ему вреда. Ударяясь об него, они отскакивали, не оставляя на теле ни единой отметины. Боли тоже не было. Диннар расхохотался. Камни полетели ещё гуще. Многие были размером с кулак взрослого мужчины. Диннар смеялся всё громче и громче. До этих тварей наконец-то дошло, что все их усилия не имеют никакого смысла. Они перестали бросать камни и уставились на Диннара с разинутыми ртами. А когда он, улыбаясь, направился к ним, в ужасе разбежались.
Больше никто не мешал Диннару играть так, как ему хотелось. Больше никто не нарушал его уединение. В городе было много интересных мест, и если у Диннара возникало желание побыть где-нибудь одному, он просто коротко приказывал другим детям убираться восвояси. Они молча подчинялись. Вскоре они стали разбегаться, едва его увидев. Диннара это вполне устраивало. Он знал, что Фарат рассказал отцу о случившемся на площади. Атхан лишь велел оставить Диннара в покое.
— Они боятся тебя, — говорила Сатха. — Теперь уж никто не сомневается в том, что ты сын Танамнита. Потому камень и повинуется тебе. Ведь это дети тьмы сотворили каменное царство. Я слышала, на недавнем совете люди просили Саттама отдать тебя белым колдунам. Ом отказался. Да и где они, эти белые колдуны? В последнее время они совсем забыли про наш город. Знать-то, им, выгоднее торговать с племенем Ракхана… Саттам надеется, что ты можешь стать нашим защитником. Марран тебя любит, если духи камня служат тебе.
«Если они служат мне, — подумал Диннар, — то, может быть, я сумею придавать камню ту форму, какая мне нравится?
Достать инструменты было нетрудно. Кузнец без лишних расспросов дал Диннару то, что он попросил, — молоток и несколько заострённых железяк. Потом Диннар сам придумал и выковал себе удобные для работы инструменты, но это уже потом…
Сначала у него получались только цветы и лица. Он сделал человеческие лица всем девяти каменным чудовищам, которые появились в городе сто тридцать лет назад, когда была Ночь Камы. Зачем она сотворила этих безглазых уродин? Кама — странная богиня. Впрочем, Диннару она нравилась гораздо больше Санты. Она сияла в небе, не рассеивая мрак. Она светила в объятиях тёмного бога загадочным внутренним светом.
— Кама — невеста Танхаранна, — сказал однажды Диннар, когда они с Сатхой сидели на развалинах городской стены, глядя в ночное небо.
— Тебе видней, — усмехнулась старуха.
— Значит, это правда? Я просто так подумал. Я же ничего не знаю о богах.
— Когда-нибудь ты узнаешь всё, что должен знать. Когда-нибудь ты узнаешь правду о себе. Говоришь, ты просто так подумал? Нет, сын Танамнита, ничего не бывает просто так.
Диннap рос, и пустынный город постепенно преображался. Колонны превращались в человеческие фигуры, беспорядочно валявшиеся на улицах и площадях каменные обломки приобретали очертания странных существ, похожих на зверей, — чаще с крыльями и человеческими лицами. Поначалу обитатели города опасливо обходили их стороной, делая при этом отвращающие знаки. Потом привыкли. Но Диннара они боялись. Всё больше и больше. Он не помнил, кто первый назвал его Аль-Марран[2], но это имя пришлось ему по душе и постепенно закрепилось за ним, едва не вытеснив прежнее.
Его мастерство росло о каждым тигмом, а физическая сила внушала марвидам и марканам священный ужас. Их пугали быстрота и лёгкость, с какими он делал свои каменные фигуры. Диннар чувствовал, что дробя и шлифуя камень, придавая ему ту или иную форму, он черпает из него силу. Ему казалось, что поток этой силы прекращается, когда он недостаточно ясно видит образ, который надо облечь плотью. Здесь, в Эриндорне, ваятели и художники говорят: «Нет вдохновения». Диннар тогда не знал таких слов. А большинство здешних ваятелей не знают, что за ними стоит. Впрочем, это у всех по-разному. Наверное, даже хорошо, что большинству не знакомо то, что иногда творится с ним.
Сейчас ему всё-таки легче, он взрослый мужчина. Он давно уже знает, что путь настоящего мастера — не дорога, плавно уводящая вверх, а сплошная череда подъёмов, от которых захватывает дух, и провалов, порой таких глубоких, что кажется, уже никогда не выберешься… Сейчас он знает. А тогда он был ребёнком. И как он только не сошёл с ума? Окружающий мир превращался в хаос. Диннара всё раздражало. Особенно уроды. Сатха, хорошо изучившая его настроения, старалась, чтобы в такие дни марканы не попадались ему на глаза. Сама она была рядом, но Диннар всё чаще и чаще забывал об её уродстве. Она охраняла его сон. И будила, когда он не мог сам избавиться от кошмара. Во сне хаос форм становился совершенно нестерпимым. В ослепительной, странно светящейся темноте плавали какие-то тела и конечности, лица и морды. Они постоянно видоизменялись, складывались, образуя всевозможные фигуры. Получались разные существа — красивые и безобразные, похожие и не похожие на людей. Были и просто люди. Некоторых Диннар узнавал. Он довольно часто видел высокого старика с худым и мрачным лицом — своего деда, двух стражников у тяжёлых обитых железом ворот, а ещё чаще старуху, с мольбой протягивающую к нему костлявые руки. Он спрашивал её, откуда она знает, что он сын Танамнита, и почему все в замке так упорно от него это скрывали. Он ещё о чём-то спрашивал. У него было много вопросов. Она не ответила ни на один. Она говорила что-то бессмысленное, бессвязное и с жалкой улыбкой протягивала к нему руки. Диннар злился. Он бросал в неё камень и тут же пугался, увидев у неё на лбу кровь. Иногда он на этом просыпался. А бывало и хуже. Кровавые пятна на голове старухи превращались в цветы — в те самые красные цветы, что росли возле замка, а сама старуха оборачивалась молодой женщиной. У неё были длинные густые волосы, большие карие глаза и маленький твёрдый рот. Диннар знал эту женщину. По портретам, которые украшали стены замка. В его снах она была такая же, как на этих портретах, — красивая, надменная… и совершено неподвижная. Она не протягивала к нему руки и не называла его своим сыном. Она даже смотрела куда-то мимо. Диннар знал, что она могла бы ответить на все его вопросы… Если и не на все, то на многие. Но он не спрашивал. Он знал, что она не ответит. Она была мертва. А цветы, кровавым венцом пламенеющие на её чёрных волосах, казались живыми.
