Реформация.
Гумбольдт еще раз произнес про себя это слово. Да, церковь нуждалась в реформации. Да, инквизиция свела на нет все века тяжелого обращения людей в истинную веру. Да, Священная Обитель стала лишь школой убийц, а монахи древних монастырей выродились в дорожных грабителей и насильников.
Но цена…
Гумбольдт задумался на мгновенье о том, что предстоит сделать и ему стало нехорошо. Он покачнулся в седле и тяжелый боевой олень под ним, словно почуяв тревогу седока, сбился с плавной иноходи, и замотал тяжелой головой. Монахи, скачущие по бокам, тревожно переглянулись. Гумбольдт волевым усилием отогнал видение предстоящей резни и помахал рукой сопровождающим, давая знак, что с ним все в порядке.
Их маленькая группа уже давно свернула с оживленного Восточного тракта и двигалась теперь параллельно старой дороги из Куфии на Куэйт. Гумбольдт намеренно не повел свой отряд через многолюдный Вилайяр, а избрал эту старую дорогу, при этом он все равно избегал двигаться через населенные области. Они быстро продвигались через чистые кленовые рощи, миновали вброд мелкие реки, и как планировал архиепископ, к вечеру добрались до небольшого затерянного в предгорьях монастыря Броды.
Древний монастырь, перестроенный из старого форпоста нелюдей, ютился в глубине узкой долины, густо поросшей кизилом и грабом, у самого подножья перевала Иггорд. Вдали шумела полноводная бурная Тойль-Диа.
Смеркалось. Не доезжая до монастыря Гумбольдт жестом остановил свой кортеж, состоявший всего из трех монахов, и приказал спешиться. После последнего визита главы Истребителей Зла, Гумбольдт был склонен никому не доверять. Он насторожено осмотрел с пригорка мрачное здание монастыря, и наконец, приказал двигаться дальше. Ведя оленей на поводу они осторожно прошли в монастырский двор, и тут же Гумбольдт понял, что совершил ошибку и это ловушка. С вершины монастырской молельной башни свисало подвешенное за ногу изувеченное тело. Гумбольдт жестом остановил своих спутников, но сумерки уже вспыхнули огоньками факелов, и из темных проходов, окружая их, уже бежали, звеня оружием, плотные фигуры в черных балахонах.
Истребители Зла молча отогнали оленей прочь и обступили их со всех сторон, сжимая в руках широкие церемониальные мечи и коптящие факелы.
Гумбольдт тяжело вздохнул, пересчитал про себя нападавших, и несмотря на то, что сердце его было готово выпрыгнуть из груди, обратился к своим спутникам ровным голосом:
– Проявим смирение, братья мои. Вышло какое-то недоразумение… – После этих слов он повернулся к монахам и коснувшись пальцами переносицы, спросил:
– Возможно, кто-нибудь из присутствующих здесь братьев пояснит мне, к чему такое обращение? Я архиепископ Гумбольдт, владыка Новергана, наследник Божественного Церковного Престола.
Из-за стены монастыря вышел пожилой монах, скромно одетый в простенькую, местами разорванную серую рясу. Двигался он как-то нелепо, покачиваясь, то и дело резким движением выбрасывая вперед худые руки. Странно ковыляя он приблизился к ним, покачнулся и обращаясь к Истребителям Зла хрипло произнес:
– Смотрите братья мои! Вот пораженный Хаосом, вкусивший власти его нечестивец. Он пред вами стоит, глаза его больны, глаза его не видят блуждающего света Истины, их взор затмил Хаос.
Монах сверкнул из-под клобука сумасшедшими глазами и обратился к Гумбольдту:
– Ваше Ненавистное Святейшество… Вы предали веру, и поплатитесь за это… Вы думали, что вольны распоряжаться Истиной по-своему, и сможете обмануть верующего? Господь указал нам на ваш путь! Это Господь Наш, Великий Иллар, которого вы предали, указал нам на ваш обман! Как глупо, подозревать истинно верующего, в том, что он может купиться на такую ложь? Они мертвы, их души уже принадлежат Джайллару, и теперь ваша очередь. – Монах в рваной рясе конвульсивно задергался и захихикал по-девичьи.
Гумбольдт поморщился от отвращения. Он смотрел на фанатика и размышлял о том, как нелепо погибнуть именно тогда, когда он уже поборол все внутренние сомнения, и был согласен на предложение Императора. Еще немного, и им бы удалось изменить этот мир к лучшему, вернуть людям веру и отогнать страх. Его трюк с подменой не прошел, и Гумбольдту стало невыносимо жалко брата Мартина, кроткого и безобидного мужчину, которого он послал вместо себя, в надежде обмануть Истребителей Зла, и который уже, вне всякого сомнения лежит где-нибудь с разрубленной головой. Он оглянулся на своих спутников и уверенно улыбнулся им, стараясь поддержать в последние мгновенья жизни. Монахи грустно улыбнулись в ответ.
Сумасшедший пророк в хламиде, зло таращась на Гумбольдта, вскинул руку вверх и закричал:
– Прими это воздаяние, справедливый Господь Наш Иллар, и укрепи веру нашу кровью этих нечестивых!
Истребители Зла подняли мечи и шагнули вперед. Гумбольдт сложил руки на груди, прикрыл глаза и приготовился встретить смерть. И тут он услышал пронзительный тонкий свист. Все на мгновенье замерло, а затем воздух вокруг наполнился протяжным шипением. Гумбольдт открыл глаза и увидел, как ближайший к нему здоровенный монах в агонии бьется на земле, а из горла у него точит длинная стрела. Дальше все происходило как во сне – вокруг, размахивая сталью, замелькали странно одетые люди. Гумбольдт завертел головой, пытаясь уследить за происходящим. Вооруженные короткими мечами и кинжалами воины слаженно и четко атаковали оставшихся в живых монахов, умело прикрывая друг друга и давая возможность стрелять лучникам, и вскоре весь монастырский двор покрывали окровавленные тела в черных балахонах. Все стихло, лишь вяло шипели в лужах крови догорающие факелы, да издалека едва доносился рев могучей реки. Гумбольдт с трудом приходя в себя, посмотрел на сумасшедшего в рваной рясе. Тот сидел, привалившись к высоким ступеням, и смотрел на свои осклизлые внутренности, медленно выползающие из распоротого живота. В его глазах навсегда застыло удивление.
Гумбольдт пошатнулся как от удара.
"Вот и началось…"
Затем он повернулся и оглядел своих спасителей. Десяток воинов, в простых кожаных доспехах, молча вытирали оружие и поглядывали на него. Впереди стоял длинноволосый седой воин, а рядом с ним, опираясь на мощный лук, стояла очень жилистая, высокая и худая, как жердь, женщина с неприятным лицом. Воин медленно приблизился к нему, приклонил колено и коснулся пальцами переносицы.
– Ваше Святейшество! Ваш дальнейший путь свободен. Можете отдохнуть, мы позаботимся об оленях и посторожим ваш сон.
Гумбольдт хмуро оглядел его с ног до головы и пробормотал:
– Встань, сын мой… Ты спас мне жизнь, и теперь, по Священному Закону, ты можешь стоять в моем присутствии с покрытой головой.
