– Ваше Святейшество! Ваш дальнейший путь свободен. Можете отдохнуть, мы позаботимся об оленях и посторожим ваш сон.
Гумбольдт хмуро оглядел его с ног до головы и пробормотал:
– Встань, сын мой… Ты спас мне жизнь, и теперь, по Священному Закону, ты можешь стоять в моем присутствии с покрытой головой.
Воин встал и низко поклонился.
Гумбольдт посмотрел в лицо каждому спасителю, откладывая в памяти любую деталь и поинтересовался:
– Кому же я и мои братья обязаны своим спасением?
Длинноволосый опять поклонился и ответил:
– Меня зовут Альфи, а это. – Он указал на лучницу, – Мален. Мы командуем отрядами, посланными для Вашей охраны. К сожалению, своей попыткой подстраховаться вы ввели в заблуждение не столько Истребителей, сколько нас, и мы едва не опоздали.
– А как те, другие?
Альфи равнодушно пожал плечами.
– Все мертвы. Их изрубили мечами. Хвала Иллару, это наш Господь дал сил одному из них перед смертью, указать нам каким путем будете двигаться вы.
Гумбольдт еще раз оглядел монастырский двор и снова обратился к длинноволосому:
– Ты так и не сказал мне, сын мой, кто нанял вас охранять мою жизнь?
Альфи, словно размышляя, почесал седую щетину и наконец, глядя в землю, проговорил:
– Особа, что наняла нас, пожелала остаться неизвестной. Ей, очевидно, очень дорога ваша жизнь. А мы сами, чего там скрывать… Мы солдаты Тихого Дома Вивлена…
Монахи, сопровождающие Гумбольдта, удивленно переглянулись. Сам архиепископ хрипло рассмеялся и пробормотал:
– Будущие каторжники и висельники спасают мою жизнь… А собственные братья по вере так и мечтают меня ее лишить… Нет, прав император, прав… В этой стране надо что-то менять…
Аттон миновал черные от старости покосившиеся ворота, и обходя лужи блевотины, двинулся к входу в таверну. Со времени его прошлого визита здесь почти ничего не изменилось. Вдоль поросших синим мхом стен по прежнему стояли огромные пузатые бочки с ужасным пойлом, от одной кружки которого ноги сами приходят в пляс, от двух – руки сами лезут в драку, а если продолжать пить дальше, то через день в голове поселяется дивная тварь, при каждом движении вонзающая в мозги свои острые когти.
То там, то здесь во дворе прямо на черной истоптанной земле лежали неподвижные тела, то ли пьяных, то ли попросту мертвых. Запах стоял ужасающий.
Аттон толкнул тяжелую дверь, пропустил копанию упившихся солдат и прошел к стойке. Хозяин Воула сидел на массивном дубовом табурете и подперев могучую челюсть огромным волосатым кулаком смотрел с нескрываемым отвращением, как два еле стоящих на ногах краснорожих буяна пытаются бить друг другу морды. Получалось у них плохо. Рассевшаяся на лавках многочисленная разношерстная публика активно подбадривала бойцов криками.
Аттон грубо отпихнул подвернувшего под руку бродягу, и не давая поводов для последующей перепалки, демонстративно поправил за спиной меч. Бродяга сморщил испитое лицо, и грязно ругаясь, нырнул в толпу у стойки.
Аттон приблизился к хозяину, оперся о стойку и пробурчал.
– Меня что здесь никто не рад видеть?
Воула повернул к нему массивную бритую голову и подвигав нижней челюстью просипел:
– Прости, Птица-Лезвие, старика… Задумался вот о смысле нашей никчемной жизни…
Аттон наклонился, пошарил под стойкой и выудил кувшин. Сорвав пробку зубами, он сделал несколько глотков и посмотрел на дерущихся.
– А ты не увлекайся, хозяин ночи… А то ведь можно и по миру пойти. Как представишь себе сколько дерьма вокруг – и захочется чего-то светлого, необычного. Что бы сердце затрепетало и рванулось из груди на волю… Так и представишься господу нашему Иллару, с пеной на губах и выражением невыносимой муки в глазах…
– Вот и я о том же… О цветах подумал, о юных девах… Мясо пойти порубить, что ли?
Старик расхохотался, слез с табурета и крепко обнял Аттона.
– Каждый твой приезд сюда, Птица-Лезвие, волнует меня больше и больше! Этакая радость на старость лет – следить за тем, кому еще ты перешел дорогу в этом неспокойном мире…
Аттон поперхнулся пивом.
– Что на это раз?
Воула зашел за стойку, плеснул себе в кружку какой-то темной остропахнущей бурды, хлебнул и невесело улыбнулся.
– Да вот, опять тебя разыскивают…
– Опять аведжийцы?
– Ну, аведжийцам сейчас, пожалуй, не до тебя. На этот раз твоей персоной интересовались имперцы, брат Птица-Лезвие… И ведь знают же, куда идти, паршивые дети самой мерзкой джайлларской свиньи…
Аттон поставил кувшин на стол и осторожно спросил:
– Ну, и кто это был? Кто-то из Тихих Домов? Или из Падрука? Я давно не был в больших городах Империи, хозяин ночи, а потому не представляю, кому я мог понадобиться.
– Да нет, Тихие Дома, по-моему, позабыли о тебе. Приходил по твою душу некий аристократ. Он так и не представился. Такой себе, щеголь из столицы – белый камзол чудесного покроя, дорогие духи, и все прочее, но безоружный… Его сопровождал бородатый варвар, в полном доспехе. Вот его-то, мои ребятки и узнали…
– Ну и кто же это?
– А некий забринец, по имени Патта, по прозвищу – Москит. Настоящий убийца. Не чета всем этим пустобрехам. Пожалуй, ровня тебе будет. Москит – сын той самой забринской Семерки, которую в свое время изрубил в капусту твой покойный папаша, Ардо…
Аттон отставил кувшин и задумался.
– Что они хотели?
– Ну как же… Конечно, твою коллекцию морских камушков. Я не знаю, кого ты убил на этот раз, но мне кажется все это очень серьезно. Я не боялся аведжийцев, не боюсь имперцев, не боюсь войн и чумы. Война не затронула мои интересы нисколечко, Птица-Лезвие, лишь немного пополнила мои скромные запасы. Но я не хочу связываться с наследниками Семерки. Это могущественные воины, Птица-Лезвие, а те, на кого они работают – имеют власть, подобной власти императора. Если бы ты не пришел сам, я бы отправил на твои поиски своих людей, потому что, те, кто искал тебя, явно угрожали мне, и я почему-то склонен им верить. Вот, они просил тебе это передать, – Воула полез за пазуху, вытащил замусоленный клочок пергамента и протянул Аттону.
Аттон пробежал глазами текст, свернул пергамент в трубочку и поднес к свече. Воула напряженно следил за его действиями. Когда послание догорело, Аттон смахнул пепел на пол и жестко усмехнулся:
– Они никогда не оставят меня в покое. Никогда и нигде. – Он повернулся к старику и взял его за руку. – Я ручаюсь тебе, хозяин ночи, что это дело никоим образом не коснется тебя. Мне лишь нужно кое-то.
– Что именно?
– Две подкованные лошади. Кое-что из вещей. Хороший, дорогой лук и стрелы.
