— И это весь поселок? — тихонько спросил я Эхуаня, с каменным выражением лица стоявшего рядом с Шун. — Я думал…
— Нет, это только одна из трех деревень. Так называемая Северная Луна, — едва шевеля губами, ответил Эхуань, и я почему-то подумал, что от общения с рыбаками он не ждет ничего хорошего.
Толпа молча разглядывала нас, видимо, не зная, как отнестись к нашему появлению, и только дети носились и верещали вокруг, радуясь событию, нарушившему монотонную жизнь деревни. Мальчик лет пяти, тощий и чумазый, осмелился даже, подкравшись сзади, дернуть меня за обломок копья, за что, правда, тут же получил затрещину от своей мамаши.
Неожиданно откуда-то из-за наших спин раздалась барабанная дробь, и, обернувшись, мы увидели движущуюся к нам процессию: шестерых мужчин с копьями, двоих с барабанами и какого-то широкоплечего в длинном рыжем плаще — то ли местного вождя, то ли жреца. Толпа расступилась перед представителями власти, и они, приблизившись к нам, образовали полукруг, в середине которого оказался предводитель. Он имел чрезвычайно кривые ноги, короткую шею, украшенную ожерельем из длинных клыков, крохотные глазки под жирным складчатым лбом, волосы с которого были зачесаны назад и убраны в прическу «конский хвост». Внимательно осмотрев нас, он поднял правую руку в знак того, что хочет говорить. Шепот в толпе рыбаков стих.
— Кто вы, гости из леса, и с какой целью пришли в деревню Трех Лун? — глухим голосом спросил предводитель. Слова он произносил правильно, но с каким-то едва уловимым неприятным акцентом.
Чем больше рассматривал я убогие хижины и куцые наряды рыбаков, их большей частью угрюмые лица, грязные свалявшиеся волосы и покрытые шрамами и рубцами тела, тем меньше нравилось мне место, в котором мы оказались. Незаметно было, чтобы свободный труд сделал этих людей счастливыми. Рассказы Шун о рыбаках оказались наивными сказками о жителях земли обетованной, никакого отношения к действительности не имевшими. То же самое, вероятно, подумала и она сама, потому что отвечать на вопрос вождя не торопилась, предоставив эту честь Эхуаню.
— Мы пришли из Города Желтой Черепахи, чтобы просить у вас позволения остаться здесь жить, — медленно и очень внятно произнес юноша, не спуская глаз с лица вождя.
— Пришли к нам, чтобы здесь жить? Разве мы звали вас? — Вождь недоуменно повел плечами. — И вы шли через лес?
— Да. Мы убили цилиней Гуая и Длиннорукого, но Зрящая Плоть пожрала нашего товарища.
При упоминании имени ночного чудовища по толпе пробежал ропот, тут же, впрочем, и смолкший под взглядом вождя.
— Вы мужественные люди. Мы не любим жителей Города, но на определенных условиях можем разрешить вам остаться, — раздумчиво произнес вождь. — Нам нужны сильные люди. Кроме того, роду Огненной Черепахи, последними представителями которого мы являемся, нужна новая кровь.
— Какие же будут условия?
— Все мы поклоняемся Огненной Черепахе, чтим ее и приносим ей жертвы…
— Пусть Огненная Черепаха станет нашей матерью. — Эхуань приложил здоровую руку к сердцу.
— Пусть, — согласился вождь. — Мы посвятим вас в таинства обрядов и научим исполнять ваш сыновний долг. Но вы обязаны помнить, что все мы живем единой семьей, и если Огненная Черепаха станет вашей матерью, то отцом будет Мугао. — Он ударил себя кулаком в грудь.
Эхуань наклонил голову в знак согласия.
— Что ж, тогда живите с нами. Торжественное посвящение мы устроим через три дня. — Мугао обернулся к своим соплеменникам и поднял руку. — Правильно ли я сказал, жители Северной Луны? На ваш огонь вышли чужаки, вам и решать их судьбу!
— Правильно! Верно! Пусть становятся детьми Огненной Черепахи! Парни крепкие, подойдут! — недружно, но решительно ответили рыбаки.
— Хорошо, быть посему. Пусть вдовы выберут себе мужчин и назначат свою цену. Женщина пойдет в мою хижину. — Мугао сделал Шун жест следовать за собой, но она не шелохнулась. Вождь удивленно поднял брови, и морщины на его лбу сложились гармошкой.
Из толпы между тем выскочили четыре или пять женщин и принялись с видом покупателей разглядывать меня и Эхуаня.
— Три циновки за безрукого! — громко воскликнула одна, указывая на Эхуаня и поднимая над головой три пальца.
— Четыре! — тут же завопила визгливым голосом другая.
— Пять!
— Семь!
— Четыре за хромого! — подошла ко мне старообразная дама с отвисшими щеками.
Мы с Эхуанем переглянулись.
Мугао снова поднял руку, и окружившие нас вдовы затихли.
— Женщина, я жду тебя в моей хижине!
— Нет! Я не могу пойти к тебе, потому что это мой муж. — Шун повернулась и положила ладонь на грудь Эхуаня.
— Ты отказываешься? — Мугао прищурился, и мясистые губы его сжались в тонкую полоску.
— Но он мой муж!
— Сменив веру, женщина должна сменить и мужа. Таков обычай.
— Но я не хочу!
— Ты пришла к нам по своей воле, — пожал плечами Мугао и махнул рукой копьеносцам. Они двинулись к Шун, но мы преградили им дорогу. Я выставил вперед обломок копья, Шун обнажила меч, а Эхуань затравленно оглянулся в поисках оружия и угрожающе поднял над головой сжатый кулак.
Мугао улыбнулся, оскалив крупные, как клыки, зубы:
— Так вот как они чтят сыновний долг! Народ мой! — Он вскинул вверх обе руки, и плащ его полыхнул огнем в лучах закатного солнца. Ударили барабаны.
И тут же вся толпа: копьеносцы, мужчины, женщины, дети — бросилась на нас. Успев ткнуть обломком копья в пустоту, я был сбит наземь. Несколько минут меня старательно топтали босыми ногами, поднявшаяся пыль запорошила мне глаза и ноздри, набилась в глотку. Прикрывая голову и живот руками, я подумал, что цилини не самое страшное из того, с чем мне довелось столкнуться на острове, и возблагодарил Бога за то, что рыбаки еще не изобрели кирзовые сапоги.
Если бы не грозный окрик Мугао, меня, вероятно, затоптали бы насмерть — толпа вошла во вкус, — но вождь по каким-то причинам испортил ей удовольствие. Дюжие парни подняли меня, похлопав для бодрости мозолистыми ладонями по лицу.
Первое, что я увидел, открыв глаза, был Эхуань, висящий на чьих-то руках в нескольких метрах от меня. Голова его была запрокинута, и закатившиеся глаза смотрели прямо в зенит. Кажется, он был без сознания. Я снова зажмурился. В ушах беспрерывно шумело и стрекотало, и, если бы меня не трясли, я, вероятно, сумел бы провалиться в спасительное небытие. Однако толчки и тычки не прекращались, я приоткрыл правый глаз — левый начал заплывать — и увидел Шун.
Прислонившись спиной к тотемному столбу, врытому около одной из хижин, она яростно отбивалась от наседавших на нее копьеносцев. Каким-то чудом ей удалось вырваться из толпы рыбаков, и теперь, на открытом месте, она могла показать, на что способна.
