Жить у Хемалиса оказалось удивительно комфортно — белый целыми днями шуршал своими переводами и не доставал гостей, а если ему хотелось общения, в дело вступала мисс Фиберти. Пару раз город накрывали пыльные бури (обычное дело в это время года) и обезлюдевшие улицы озаряло сияние защитных Знаков на фасадах богатых особняков. Выходить из дома в такую погоду категорически не рекомендовалось, и очередные визиты приходилось откладывать. Время взаперти я проводил с пользой, пытаясь изобрести способ подключить к поискам Шороха. Как подумаешь, что он и при самом событии присутствовал, и знакомых с нужной мне темой людей ел, так прямо злость берет. Собственно, нежить и не отказывался, проблема была в том, что для получения внятного ответа я должен был точно знать, что ищу, а у меня на этот счет не было ни малейшего представления. Может, съездить туда, где находился этот самый Халак? Вдруг у монстра есть ассоциации с конкретным местом.
Но буря кончалась, дворники сноровисто убирали с улиц мелкую соленую пыль, и мне снова приходилось идти на встречу с людьми, уверенными, что прошлого не существует. Сами они пришли к такому выводу, или их кто — то убедил в том, что древними эпохами можно пренебречь, я не знал. Искусники, судя по всему, считали иначе. Как бы еще узнать, кто прав?
После двух недель этого дурного копошения Хемалис обрадовал меня новостью.
— Вы знаете, мастер Тангор, тут меня спрашивали о людях, интересующихся древней литературой. Я сказал, что ко мне еще не обращались, но обещал при случае расспросить. Как вы думаете, это важно?
Хвала предкам, тяжелая жизнь научила белого подозрительности!
— Да, мастер Хемалис, это важно. Нас здесь нет!
Не знаю, что за деятели собрались по мою душу, но к общению с ними меня не тянет. Самое время покидать гостеприимную столицу.
Нужда — мать изобретательности, а когда тебе кто — то сопит в спину, мысль вообще дивно ускоряется. У меня созрел план: зайдем на цель с другой стороны — от результата. Логически рассуждая, если человек разбирается в древних артефактах, то откуда — то он про них узнал? Поднапрягшись, я изобразил на бумаге символ, который во время блужданий по логову выползня намозолил мне глаза, отправился в лавку древностей и тупо спросил, не интересуют ли кого — нибудь предметы с такими знаками. Кто может оценить мою находку? Торговец два часа полировал мне мозги, убеждая принести добычу ему, но я держался стойко: принесу, но сначала узнаю, что это. В конце концов, за скромное вознаграждение в двадцать крон мне вручили адрес некоего эксперта.
Хемалис, взявшийся объяснить нам, как добраться до места, с сомнением поджал губы.
— Знаете, это не очень хороший район. Городище. Там живут местные. Я имею в виду — очень местные. Они стараются не иметь с приезжими ничего общего, и дел совместных тоже не ведут. Вы уверены, что вам туда надо?
Все логично. Вряд ли торговец дал бы мне адрес конкурента, имеющего возможность и желание перекупить таинственные артефакты.
— Мы должны туда попасть! Это вопрос жизни и смерти.
По крайней мере, для тех, кого я пытаюсь прижать (еще немного и жуткая смерть им гарантирована).
Добирались долго — в само Городище извозчик заезжать отказался. По правде сказать, экипажу делать там было нечего: за обновленными фасадами, легко впитавшими образ столичного города, скрывался подлинно аутентичный ландшафт — узкие щели между домами, погруженные в глубокую тень, наполненные разговорами жителей и, как ни странно, начисто лишенные запахов. Как местным это удавалось? Не иначе — магия.
Зигзагообразные дворы и темные подворотни были стерильны, словно камни пустыни, приглушенные запахи еды обозначали положение чайных и пельменных, общественные купальни выдавал аромат лаванды (точно, стерилизующая магия). Наверное, тут даже подметать не требовалось — откуда в таком месте пыль? Мне стало понятней, почему рикш и автомобилей в столице намного больше, чем конских экипажей. Я представил действия возницы, если лошади вздумалось напрудить, и глупо ухмылялся добрые полчаса.
По нужному мне адресу располагался дом, половина которого была снесена в ходе какого — то давнего строительства (а может, там что — то сгорело или обрушилось). Оштукатуренные снаружи стены в разрезе оказались землебитными и поражали своей толщиной, за все прошедшие годы их слоистые изломы так и не познакомились с небесной влагой. Вот с таких вот коробок и начиналось, наверное, поселение торговцев селитрой, по чьей — то прихоти превращенное в столицу Ингерники.
То, что нужный нам дом относится к неблагополучным, стало ясно сразу, по запаху — он здесь был. Легкий душок от давно не чищеных труб мешался с кухонными ароматами и солью пустыни, оставляя на языке неприятную горечь.
«Расмус Иберли, оценка древностей» — гласила надпись на дверях. Звонок не работал, пришлось стучать.
— Проваливайте, не заперто!
Я решил руководствоваться второй частью фразы и забить на первую.
Дверь, как ни странно, открылась без скрипа. Жилище оценщика пропитал стойкий запах дешевых стерилизующих снадобий армейского образца — умирать от серой чумы хозяин квартиры не хотел, но и на ежедневное ритуальное купание его уже не хватало. Понятно — почему: на куче засаленных подушек развалился мужик в халате на голое тело, а рядом с импровизированным ложем стоял здоровенный (в половину моего роста) кальян, источающий вкрадчивую сладость.
То, что Расмус Иберли знал моего отца, я понял по специфическому взгляду. Но, если Хемалис при первой встрече сильно побледнел, то этот тип с сомнением покосился на мундштук кальяна. Интересно, что он там курит?
— Я — Томас Тангор, здравствуйте!
— Чо, правда?
— Нет. Мы с Королем выпили и решили тебя проведать.
Такое объяснение понравилось хозяину квартиры еще меньше, поэтому он отложил мундштук и сел прямее.
— А чо надо?
— Лично мне — вопросы задать.
Что от него нужно Королю, я не знаю.
Мисс Фиберти потихоньку ущипнула меня и кивнула в единственный более — менее опрятный угол квартиры. Там на тумбочке стоял большой дагерротип с аккуратно вычерненным углом — женщина, мужчина и очаровательный малыш смотрелись как живые. В мужчине, при изрядной доле фантазии, можно было узнать владельца кальяна.
Оценщик древностей с силой растер лицо, пытаясь вернуть себе толику здравомыслия.
— Живой, значит, — с какой — то непонятной интонацией проговорил он.
— А ваши когда умерли? — брякнул я.
