Внезапно сумрак прорезали золотые стрелы, вознесшиеся с шипением высоко в тучи, рассыпая вокруг серебристые звездочки, осветившие туман волшебным заревом. Потом — зеленые, фиолетовые, розовые… Девушка стояла, запрокинув голову, не дыша, и в глазах ее сияло счастье…
Молодой человек искоса наблюдал за ней, испытывая тихое блаженство от ее радости.
— Я не думала, что когда-нибудь увижу его снова… — одними губами прошептала она. — Спасибо вам, милорд…
— Плохо, что туман.
— О нет… Мне довольно. Пусть так…
— Вы такая же. Как огонек в тумане. Волшебная искорка… Как я сейчас жалею, что вы не видели того фейерверка пять лет назад, что я устраивал для Маршбанкс! Но я клянусь вам: однажды я устрою для вас такой, что перед ним поблекнут и тот, и этот, вместе взятые!
Бланш молча покачала головой и слабо улыбнулась, кутаясь в плащ.
— Вы себя плохо чувствуете? — встревожился Теодор. — Тогда…
— Нет. Позвольте мне досмотреть…
Под конец девушка почувствовала себя лучше: она оживилась, шутила — и огорчилась, когда отгремел последний залп.
— До обеда еще около часа, — улыбаясь, заметил Теодор. — Может, прогуляемся по парку?
Бланш согласилась. Ей в самом деле не хотелось идти в дом.
От террасы было совсем недалеко до какой-то аллеи, они свернули туда и вскоре, к смутной тревоге Бланочки, очутились под известным деревом, у той самой скамьи.
С этим местом произошла та же метаморфоза, что и с его хозяином. Здесь царил промозглый холодный туман, ствол дуба почернел от влаги, а его вялые, дряблые листья не шевелил ветер. Кусты неприютно топорщили свои веточки…
Сквозь воспоминания до нее внезапно долетел голос Теда:
— Значит, вам понравилось?
— Это было неповторимо, милорд… — пробормотала она — и вздрогнула от идентичности фраз.
Заметив ее дрожь, герцог заботливо поправил плащ на ее плечах и усадил девушку на скамью — а сам сел напротив, там, где раньше сидела Маршбанкс. Бланчефлер улыбнулась Теду.
— Правда неповторимо, милорд. Простите, я сама не своя сегодня…
Теодор вернул ей улыбку.
— Я рад, что доставил вам удовольствие, — просто сказал юноша. И смущенно добавил: — Впрочем, мне, вообще-то, еще ни разу не удавалось разочаровать свою девушку… Рад, что не утратил практики. Но, Бланш, вы же совсем другая! — порывисто воскликнул он. — Вы превосходите всех моих знакомых.
Бланш стало трудно дышать от захлестнувшей ее волны страха. Восприятие словно раздвоилось. Где она? В туманном ли холодном сумраке — или в ярком свете ослепительного дня?.. И голос… Голос этого человека — тот же самый, говорящий те же самые слова…
Бланш боялась поднять глаза, чтобы не встретить тот нехороший жадный взгляд — и потому не видела нежности в его глазах; слушала голос из прошлого — и не слышала мягких, трепетных интонаций, с которыми обращался к ней Тед. Интонаций, полных глубокой искренности и любви.
Происходило что-то невероятное…
— Я не достойна таких слов, — прохладно ответила она.
Молодой человек порывисто взял ее ладони в свои, нежно сжал их — и это холодное липкое прикосновение было ей неприятно как никогда — хотя последнее время она уже давно не испытывала отвращения, скорее напротив. Обычно ей доставляло радость замечать, что Тед то и дело стремится как бы ненароком, легко, но все же коснуться ее.
Сейчас — нет…
Ей хотелось выдернуть свои руки из его, но она не могла ни произнести ни слова, ни даже шелохнуться! Почему она повторяла слова Маршбанкс? Почему Теодор говорил ей те самые, что предназначались прежде другой женщине? Почему именно сегодняшней ночью ей приснился сон-напоминание? Она не вникала. Ей было страшно…
«Он что, принимает меня за дурочку? — неслись суматошные мысли в ее голове. — Даже говорит так же!.. Ну нет! Я не позволю издеваться над собой!»
— Более чем достойны! — волнуясь, воскликнул лорд, сжимая ее руки. — Именно вы. Конечно, мне трудно говорить это вам, такой красавице… Ведь я — урод, каких свет не видел, мне совестно даже находиться рядом с вами. Но иначе я не могу… — его голос сорвался. — Я осмелился потому, что знаю: вы другая. Не такая, каким когда-то был я… Для вас внешность не главное. Вы одарили меня своей дружбой… Для меня это призрачная надежда. Бланш, неужели вы не видите, что делаете со мной? Мне трудно даже дышать без вас, и я не лгу! Я… люблю вас, Бланш…
Повисло молчание.
Сердце у Теодора сжалось.
— Бланш… Бланш?.. Вы молчите?.. Скажите же хоть что-нибудь! — губы его пересохли. — Во имя милосердия, Белый Цветок…
У нее кружилась голова от ужаса, перехватывало спазмами горло, звенело в ушах — все, как в том сне. Не помня себя, девушка выдернула свои руки из его ладоней.
— Нет… Нет!.. — задыхаясь, еле смогла произнести она, потом вскочила и без оглядки кинулась бежать к замку, будто за ней гналось какое-то чудовище.
Герцог не побежал за ней. Он так и остался сидеть на скамейке — не двигаясь, не моргая. Казалось, даже не дыша. Только по щеке его, медленно-медленно, покатилась слеза.
Омерзение возлюбленной… Почему его сердце не желает остановиться?..
Рядом послышался шорох песка под чьими-то шагами. Тед поднял голову. Над ним стояла Маршбанкс.
— Бедный мальчик, — сладко пропела она. — Несчастный Тедди! Его обидела нехорошая девчонка. Какой ужас, она не бросилась ему в объятья, трепеща от счастья! Она испугалась, каково! Ты заметил, Тед? Сидела ни жива ни мертва во время твоих излияний. Еще бы, признание в любви от ходячего трупа! Как у нее сердце не разорвалось, у бедняжки? А ты еще хватал ее за руки своими мерзкими руками, склизкими и холодными, как у полежалого мертвеца! Ты посмотри на нее — и посмотри на себя!.. Она — живая, хорошенькая, с чудными косами. А цвет лица! А фигурка! И ты… Худой, нескладный, щеки впалые, глаза-провалы. А твою шевелюру даже неловко именовать волосами! На что ты надеялся? Бланш добрая, она жалела тебя, урода несчастного. А когда это создание заговорило о любви, чаша терпения Бланочки переполнилась. Ей стало противно. Противно! А вдруг тебе на ум и целоваться пришло бы полезть? Потому она, бедняжка, и убежала не помня себя от ужаса. Ты мерзок, противен ей! И всегда будешь противен. Противен! Ей всегда было неприятно твое присутствие, твое касание, даже твой взгляд. Только из жалости она и терпела. Но не заговаривай с ней больше о любви, чучело! А на том — счастливо оставаться!..
И Маршбанкс исчезла.
Теодора согнуло пополам от страшных, беззвучных рыданий, которые он безуспешно пытался сдержать. Как он ненавидел себя! Как гудели в его голове слова Маршбанкс!
«Это правда! Правда!.. — говорил себе он. — Я противен ей. Иначе почему же она убежала?.. Как повернулся мой язык сказать такое ей? Сказать о моих чувствах? Как я мог так оскорбить ее? Как можно настолько увлечься мечтами?!» — так думал юноша, а сердце его разрывалось от отчаяния и горя. Как сейчас мечтал Теодор стать пусть даже не прежним, нет! — но хотя бы не таким страшилищем! Увы, это было невозможно…
«Хуже быть уже не может!» — решил Тед.
Но оказалось, что может.
Добредя до замка, он столкнулся с взволнованной Маргерит.
— Милорд! Что у вас с Бланш случилось? Она прибежала сама не своя, покидала все свои вещи в узелок и, ничего не объяснив, взяла коня на конюшне — и галопом, галопом… Ускакала.
Молодому человеку показалось, что сердце его остановилось. В глазах на секунду стало темно, и, если бы Марго не поддержала Теда, то он, наверное, упал бы.
— Давно она уехала? — еле смог прошептать он.
— Да с час тому.
— В какую сторону?!
Маргерит указала направление, и герцог кинулся седлать своего вороного жеребца. Через минуту он уже стремительно мчался, пригнувшись к шее коня, так, что ветер сушил глаза, трепал гриву скакуна, а Теодор все погонял и погонял его. Юноша забыл обо всем, одна лишь мысль жила в нем — догнать Бланш…
Он был прекрасным наездником — много лучше, чем Бланчефлер — и потому минут через двадцать бешеной скачки нагнал ее.
