Я стащил с одного из поверженных бойцов куртку и подал ей, чтобы прикрылась. Дива с благодарностью кивнула и уставилась на капитана Ловинеску.
— Что вы им предъявляете? Юные господа спасли наши жизни! — яростно принялась защищать нас женщина. — Эти… Эти… негодяи остановили поезд, умудрились прорубить бронированные двери и хотели сделать нас заложниками. Взять в плен и продавать за выкуп, как каких-нибудь рабов!
Напор разозленной женщины, судя по всему, сбил с толку даже капитана.
— Мадам, мы непременно учтем это при разбирательстве, — призывая ее к спокойствию, ответил он. — Нам лишь нужно…
— Не смейте меня перебивать, месье! — еще сильнее разъярилась дива. — Я — Мари Буайе-ле-Дюсон, живая легенда танца, и требую к себе если не уважения, то хотя бы права договорить.
Ловинеску переглянулся с одним из своих бойцов и вздохнул.
— Ох… Прошу, продолжайте, мадам.
— Мадемуазель. Эти господа ни разу не воспользовались своим даром без разрешения! Даже для того, чтобы исцелить рану, просили дозволения начальника поезда. Но если бы они не вмешались со своей силой, когда случилось нападение, все было бы гораздо, гораздо хуже! Это была бы самая настоящая трагедия! Вы не видели, что здесь происходило. Здесь стреляли в беззащитных напуганных людей лишь за то, что они отказывались отдавать драгоценности!
— Мадемуазель Буайе-ле-Дюсон, мы непременно учтем заслуги господ из Империи. Ваши показания не останутся без внимания. Однако сейчас, прошу, позвольте моим людям работать. Нам нужно убедиться, что боевики обезврежены, что вашим жизням ничего не угрожает. Мы — передовой отряд. Скоро сюда подтянутся основные силы.
Говоря все это, Ловинеску старался говорить предельно почтительно и мягко. Вероятно, это удовлетворило диву, и она почитала свой долг исполненным.
— Благодарю, — она поймала мой взгляд и слегка кивнула и прикоснулась к своей шее. — А теперь мне нужно отыскать свою драгоценность. Мерзавцы украли у меня именно ту, что я ценила более всех.
Я устало прислонился к поваленному набок джипу. Только сейчас смог перевести дух как следует. Холмистая местность, которую пересекала железная дорога, сейчас приняла постапокалиптический вид: замерший на путях поезд, клубы дыма в небе, раненые и мертвые люди вокруг, искалеченные машины, брошенное оружие.
Да уж, в пылу боя масштаб казался помельче. В своем роде спасением стало то, что Балканский экспресс не был рассчитан на большое количество пассажиров. В первом классе всего четыре купе на вагон, во втором — восемь. Пассажирских — семь, плюс вагоны с развлечениями, рестораны и прочее. Людей было немного. Реши НОАРД пустить поезд под откос, “индийского” варианта катастрофы удалось бы избежать. Хорошо, что экспресс выстоял и не сошел с рельс.
Первым делом люди Ловинеску взялись за НОАРДовцев. Четверо боевиков шевелились и стонали — их капитан приказал оттащить подальше, а молчаливый боец с чемоданом-аптечкой направился осматривать раненых.
“Двухсотых” боевиков оттаскивали в другую сторону — подальше от пассажиров с тонкой душевной организацией. Оружие тоже подбирали и относили в автомобиль.
Увидев автомат боевика, Ловинеску нахмурился.
— С каких пор они могут позволять себе “Люхсы”? — проворчал он и подозвал бойца к себе. — Покажи-ка…
Мы с Денисовым отошли, чтобы не путаться под ногами у дакийцев. Увидев автомат ближе, Костя присвистнул.
— Дела…
— А в чем дело? — не понял я.
— “Люхсы” — австрийское оружие. Дорогое. И патроны там особые — наши не подходят. Обычно партизаны вроде этих из НОАРД воюют с чем попало. Оружие старое или трофейное, сами голожопые. А вот “Люхс” — это штурмовая винтовка австро-венгерских войск, — Денисов наконец-то почувствовал себя в своей тарелке и принялся с упоением меня просвещать — Сменные стволы разной длины: основной, укороченный и тяжелый. Магазин и затворный узел расположены позади рукоятки управления огнём и спускового крючка. Два режима огня: огонь одиночными выстрелами и автоматический огонь.
— Ну вещь хорошая, я понял. Что тебя смутило, Кость?
— То, что “Люхсы” стоят на вооружении армии и спецподразделений полиции Австро-Венгрии. Австрияки здесь не воевали уже очень давно, насколько мне известно. И вроде бы в Дакию “Люхсы” раньше не эскпортировали. И мне интересно, как такие пушки попали в руки к этим голодранцам.
— Может, все же трофейные с дакийских войск? — предположил я.
— Исключено, — ответил Ловинеску, явно подслушавший наш разговор. — У нас на вооружении нет и никогда не было “Люхсов”. Так что теперь мне тоже очень интересно, откуда они взялись у этих боевиков.
Он что-то коротко сказал солдату по-румынски, и тот, кивнув, унес подобранное с боевиков оружие.
— Вижу, вы увлекаетесь изучением вооружения, господин…
— Васильев, — подсказал Костя. — Какой мальчишка не любит игрушки?
— Если любите игрушки, добро пожаловать в Иностранный легион Дакии, — сухо ответил капитан. — Так насмотритесь, что до конца дней играть расхочется.
— Прошу прощения, я не хотел никого оскорбить, — осекся Денисов.
Ловинеску рассеянно кивнул и отвлекся на огни автомобиля, что спускался с холма. Два дакийских внедорожника — видимо, те, что оторвались от шеренги, преследуя главаря, подкатили к нам.
— Взяли! — запыхавшись, сказал по-гречески один из солдат. — Но дело дрянь.
Ловинеску молча дернул подбородком, что, видимо, означало вопрос.
— Идиот устроил перестрелку. Просто так сдаваться не хотел. Пришлось стрелять на поражение. Мы его, конечно, взяли, но…
— Если он еще жив, я могу помочь, — предложил я Ловинеску. — С вашего разрешения, разумеется.
— Вы врач? — удивился пограничник.
— Я одаренный. Понимаю, что о нас всякое рассказывают, да и в Дакии вы наверняка видели в основном последователей боевой специализации. Но нас обучают применять Благодать не только для разрушения, но и для исцеления. Я тоже боевик, но знаю несколько простых целебных заклинаний, которые могут помочь.
Ловинеску задумался, а его люди напряженно ждали решения. По лицу командира было видно, что прибегать к помощи одаренных он не хотел. Насколько я мог судить, дакийцы вообще не особо жаловали носителей Благодати.
— Это их главарь, — добавил я, стараясь склонить капитана на свою сторону. — Его называли Штефаном. Если разрешите попытаться вытащить его, потом сможете разговорить и выяснить все про австрийские автоматы. Обещаю, господин Ловинеску, хуже я не сделаю.
Бойцы в джипе выжидающе уставились на командира.
— Благодарю за предложение. Но я не вправе допускать гражданских…
— Мы уже приняли участие в боевых действиях! — парировал за меня Костя. — Не бойтесь, что Михаил его убьет. Если есть шанс, он сможет…
— Ладно! — сдался Ловинеску, хотя явно не был в восторге от своего решения, и взглянул на парней в джипе. — Ребят, вытащите боевика. Пусть аристократы им займутся.
“Ты что задумал?” — прозвучал в моей голове голос Денисова.
“Попытаюсь кое-что выяснить. На винтовки мне плевать, я должен понять, почему они искали Соколова”, — ответил я. — “Если их прислали за мной, у нас проблемы, и задание осложняется. Здесь я справлюсь сам. Найди Аню и помоги, если нужно. Наверняка она уже очнулась”.
Я оборвал ментальный канал и сосредоточился на Штефане, которого пограничники вытащили из джипа и аккуратно положили на траву.
— Фонарик? — Предложил один из них?
— Нет, мне не нужен свет. Благодарю.
Я провел руками вдоль груди команданте. Да уж, досталось мужику. Было удивительно, как его вообще довезли живым. Пять пулевых, из них три — в грудь, одно в голову, еще одно в руку. И мои “Косы” тоже прошлись… Штефан угасал, и угасал быстро. В моем распоряжении были секунды.
Я сконцентрировался и захватил целебный поток из источника. Сперва просто влил побольше чистой силы, чтобы не дать сердцу остановиться. Затем остановил кровь и заставил пули выйти. Кажется, на кого-то из бойцов это произвело впечатление — кто-то крепко выругался по-гречески.
