Округлившиеся огромные глаза были устремлены на того, кто вызывал сейчас у Латеи ужас: на Обу. Всю свою жизнь она наслаждалась тем, что вызывала ужас у других. И вот теперь весь этот страх вернулся к ней.
— Почему ты хотела, чтобы мать избавилась от меня?
В ответ раздались только прерывистые хрипы.
— Почему? Почему?
Оба разодрал на ней платье. Из карманов дождем посыпались на пол монеты.
— Почему?!
Он вцепился в белую сорочку, которую колдунья носила под платьем, сорвал ее и вновь отшвырнул Латею, на сей раз в сторону двери. Она полетела, раскорячив костлявые руки и ноги. Обвисшие груди болтались, как сморщенное коровье вымя. Могущественная ведьма сейчас была нагой и совершенно ничтожной.
Наконец она смогла исторгнуть из себя дикий вибрирующий низкий вопль и поползла к порогу. Сжав зубы, Оба схватил ее за волосы и рывком поставил на ноги. А потом, будто таран, вбил ее в шкаф с зельем. Дерево раскололось в щепки. Каскадом рушились бутылки. Он схватил одну и грохнул ею об угол шкафа.
— Почему, Латея? — Он приставил горлышко разбитой бутылки к ее животу. — Почему?
Она визжала все пронзительней. Он опустил осколок ниже.
— Почему?
— Пожалуйста… О милостивый Создатель… Пожалуйста, нет!
— Почему, Латея?
— Потому что ты, — взвыла она, — незаконнорожденный сын этого монстра, Даркена Рала.
Оба замер. Сведения были ошеломляющими. Если это, конечно, правда…
— Маму принудили. Она мне говорила. Она говорила, что отцом был какой-то мужчина, которого она не знала.
— Она знала его. Она работала во дворце, когда была юной. У твоей матери были громадные груди и не менее громадные планы в те давние дни. Но планы оказались плохо продуманы. Она не понимала, что удержит этого человека не дольше, чем на одну ночь. Ведь у него имелось бессчетное количество женщин — и тех, кто стремился оказаться рядом с ним, и тех, кто оказался с ним не по своей воле.
Это определенно было чем-то новым. Даркен Рал был раньше самым могущественным человеком на земле. Неужели в его, Обы, венах течет кровь благородных Ралов. От этого предположения у него закружилась голова. Если ведьма говорит правду…
— Моя мать должна была остаться в Народном Дворце, если она зачала сына от Даркена Рала.
— Но ты не истинный наследник, обладающий даром.
— И все же, если я его сын…
Невзирая на боль, она сумела изобразить на физиономии улыбку, которая говорила, что он для нее — не больше чем грязь.
— Ты не имеешь дара. Такие, как ты, были для него мусором. Он их всех безжалостно уничтожал, когда обнаруживал. Он бы замучил вас с матерью до смерти, если бы узнал о тебе. Как только твоей матери это стало ясно, она убежала.
Оба был потрясен. В голове его царил полный сумбур. Он подтянул к себе колдунью.
— Даркен Рал был могущественным чародеем. Если сказанное тобой — правда, он, в таком случае, должен был преследовать нас. — Оба опять шмякнул ее о шкаф. — Он бы преследовал меня. — Оба встряхнул ее, пытаясь получить ответ. — Он бы преследовал.
— Он и преследовал… Просто он не мог видеть дыры в мире.
Глаза колдуньи почти выкатились из орбит. Из правого уха сочилась кровь. Ее хрупкое тело не могло противостоять силе Обы.
— Что? — Оба решил, что Латея заговаривается.
— Только Алтея может…
Она действительно начала болтать ерунду. Оба раздумывал, что из сказанного ею могло быть правдой. Ее голова запрокинулась.
— Мне следовало… спасти нас всех… когда у меня был шанс… Алтея заблуждалась…
Он встряхнул колдунью, пытаясь заставить сказать больше. Красная слизь запузырилась из ее носа. Несмотря на понукания и удары, несмотря на то, что он тряс ее, Латея не произнесла больше ни одного слова. Он поднял ее, от его тяжелого, горячего дыхания колыхались пряди жидких старушечьих волос, он заглядывал в ее опустевшие глаза.
Он узнал от нее все, что мог.
Он вспомнил жгучие порошки, которые ему приходилось пить; вспомнил зелья, которые она для него составляла; вспомнил дни, проведенные в загоне; вспомнил, когда его выворачивало наизнанку…
И взвыл, поднимая костлявую женщину над головой.
А потом, рыча от ярости, саданул ее о стену.
Вопли Латеи были как хворост для костра его мести. Он просто упивался ее беспомощностью и мучениями.
Он поднял колдунью с пола и швырнул на стол, сломав и стол, и ее кости. С каждым ударом она становилась все более вялой и все более окровавленной. А потом и вовсе лишилась чувств.
Но ярость Обы только начинала разгораться.
Дженнсен не хотела возвращаться в таверну, но было темно и холодно и не оставалось ничего иного. Латея не пожелала отвечать на вопросы, и Дженнсен потеряла всякое присутствие духа.
— Что будем делать завтра? — спросил Себастьян.
— Завтра?
— Ну, вы все еще не против, чтобы я помог вам бежать из Д’Хары, как просила ваша матушка?
Дженнсен и сама не знала, что делать. Обдумав слова Латеи, она теперь была совсем не уверена, что необходимо бежать. Они двигались по сухому снегу все дальше и дальше, и девушка рассеянно посматривала вверх, в темное ночное небо.
— Если бы мы побывали в Народном Дворце, у меня могли бы появиться какие-то идеи, — сказала она, размышляя вслух. — А кроме того, есть надежда, что Алтея мне поможет.
Конечно, идти в Народный Дворец было очень и очень опасно. Но ведь куда бы Дженнсен не побежала, колдовские силы лорда Рала все равно будут преследовать ее. Алтея же, вероятно, могла помочь. Кто знает, вдруг она каким-нибудь образом сумеет спрятать Дженнсен от преследователя, и та сможет начать новую жизнь?..
Похоже, что Себастьян серьезно задумался над ее словами, его дыхание клубилось на холодном ветру.
— Значит, отправимся в Народный Дворец. И найдем Алтею.
Он не предлагал аргументов против этой затеи, не пытался отговаривать Дженнсен, и та почувствовала себя не очень спокойно.
— Народный Дворец — не просто самое сердце Д’Хары, это еще и дом лорда Рала.
— Тогда он скорее всего и не ожидает увидеть вас там, правда?
Ожидает или нет, но они отправятся прямо в логово врага! Ни один хищник не упустит момент, когда в его лапы попадает добыча. Они будут беззащитными перед его оскаленной пастью…
Дженнсен оглянулась на еле различимую в темноте фигуру:
— Себастьян, а что вы делаете в Д’Харе? Мне кажется, это место вам совсем не нравится. Почему вы странствуете по местам, которые вам не нравятся?
Она увидела, как он улыбнулся под своим капюшоном.
— Неужели это так заметно?
Дженнсен пожала плечами:
