— Не бойся, — сказал он совсем другим голосом. — Бакалавр Тагет в своей преданности орденским традициям немного сгустил краски.
— А нечего дураков в Орден принимать, — пробубнил Тагет.
Разенна резко повернулся к нему.
— В Уставе такого пункта нет, так что придержите язык, Бакалавр. — Великану же он сказал: — Брат Пузан, отныне все присутствующие здесь — твои братья. Кавалер Второй Степени Сефлунс, Кавалер Первой Степени Фуфлунс, Бакалавр Тагет и Великий Магистр Ордена Закуски Ларс Разенна (он приложил ладонь к сердцу) рады видеть тебя, брат. Земля Ордена — твоя земля. Хлеб Ордена — твой хлеб.
Великан заморгал.
— Спасибо вам, добрые люди, — сказал он со слезой.
— У Великого Магистра сердце из чистого золота, — громко прошептал Тагет, как бы потрясенный. — Я поздравляю тебя, Пузан.
Пузан обиженно отстранился.
— Подхалим ты, — сказал он.
В этот момент в сундуке под Пузаном что-то загремело, затрещало и взорвалось. Великан подскочил, едва не своротив при этом потолочную балку. Стеная, он выбрался из хибары.
Разенна откинул крышку сундука и извлек магический кристалл. Кристаллом не пользовались много лет, он был в обиде на людей и лишь недавно, после долгих уговоров и угроз положить его в концентрированную серную кислоту («Кипящую», — ядовитым голосом добавлял Тагет, высовываясь из-под локтя Разенны) снова начал работать. Сейчас он был настроен на Ахен. В глубине небольшого шарика что-то стреляло. Поскольку была ночь, разглядеть, кто стреляет и зачем, не представлялось возможным.
— Угомониться не могут, — осудил людей маленький Тагет.
Ларс тревожно посмотрел на камень.
— Не нравится мне это.
— Да уж, — поддакнул Тагет. — Что уж тут может нравиться? Но ты, Ларс, не вмешивайся. Один раз уже нарушил Устав, хватит. Пусть сами разбираются.
— Надо будет посмотреть, что там случилось, — сказал Великий Магистр, убирая кристалл обратно в сундук.
Он огляделся по сторонам и вздохнул. В хибаре было, как всегда, неприбрано, повсюду стояли миски с немытой посудой, грязные металлические кружки. На душе у Великого Магистра стало муторно. Как все этруски, он был чудовищно ленив, что входило в явное противоречие с другой его этрусской страстью: он любил, чтобы все вокруг сверкало чистотой.
— Пузан! — громко позвал он. И когда великан явился, с испуганным видом озираясь по сторонам, приказал: — Помоешь посуду.
— Так я…
— Пузанчик, — вмешался Тагет, — Уставы надо чтить. Ты теперь Кавалер Третьей Степени. А по Уставу, посуду моет тот, кто ниже рангом, понял? Кто у нас в Ордене теперь ниже всех рангом?
— Кто? — заморгал Пузан.
— О Менерфа! Вот болван! Я тебе, Ларс, говорил: нельзя принимать в Орден кого попало! Пузанка, тебе Устав читали?
— Не помню я, — в тоске проговорил Пузан. — Ты меня, Тагет, не мучай. Что я должен делать? Посуду мыть?
Сразу став милостивым, Тагет кивнул.
— Так бы и сказал, — пробубнил Пузан. — К такому привыкши. А то заладил: Устав, Устав…
Он взял ведро и залил воды в бак, стоящий на печке.
Среди ночи раздались выстрелы. Косматый Бьярни и Тоддин Деревянный проснулись почти одновременно. В темноте кто-то, ругаясь, яростно застучал кремнем. Тоддин бросил горящий факел командиру, который ловко поймал его на лету, и, кое-как обуваясь, заорал на всю башню: «Тревога!»
Стреляли недалеко от Ратушной площади. Размахивая факелом, Бьярни раздавал указания своим людям. Его длинные растрепанные волосы развевались на ветру. У дверей Бьярни оставил двух часовых, которые немедленно зарядили мортиру и начали ждать, вглядываясь в темноту. Остальные с криками бросились вверх по улице.
Во время всей этой беготни Хильзен даже не поднялся с матраса. Его рана опять начала болеть, и он знал, что она не даст ему покоя до утра. Синяка тоже не спал. Стоял у окна, тревожно глядя в ночь. Потом позвал:
— Хильзен.
Не шевелясь, Хильзен отозвался:
— Что тебе?
— Как ты думаешь, что там случилось?
Хильзен приподнялся на локте:
— Днем и ночью от тебя покоя нет. Я спать хочу.
Синяка вздохнул. Хильзен поворочался с боку на бок и неожиданно громко сказал:
— Перебьют придурков за полчаса и вернутся.
Хильзен оказался прав. Прошло совсем немного времени, и часовые у входа в башню грозно закричали «Стой, кто идет?» После чего празднично зазвучала сочная многоголосая ругань.
— Явились, герои, — скучным голосом произнес Хильзен.
Подвальный этаж башни был ярко освещен факелами. Бьярни, разгоряченный и потный, обтирал ладонью лицо и торопливо рассказывал Хильзену:
— Напали на здание магистратуры. Самоубийцы какие-то…
— Ты не думаешь, что это может быть посерьезнее, чем просто самоубийство? — предположил Хильзен, морщась.
Бьярни поднял голову и с секунду пристально смотрел в бледное лицо молодого человека.
— Ты, конечно, умнее всех, Одо фон Хильзен, — сказал он язвительно. — Кроме тебя, конечно, думать никто не умеет…
Он обернулся и зло закричал на солдат, тащивших захваченных в плен неприятелей. Пленных было двое. Оба в неописуемых лохмотьях, залитых кровью и забрызганных грязью и снегом. Голова одного бессильно моталась, и Синяка видел два белых закатившихся глаз а на почерневшем лице. Солдат бросил свою ношу на пол.
— Осторожно, идиот! — взревел Бьярни.
Солдат посмотрел на командира ясными глазами (и Синяка узнал Хилле).
— Так он по дороге вроде как помер, — спокойно сказал Хилле и, не дожидаясь приказания, ухватил тело за ноги и поволок его прочь.
— Ну и дьявол с ним, — произнес Бьярни устало. — Ни черта вы не умеете. — Он возвысил голос: — И закопай его где-нибудь подальше!
— Ага, — сказал Хилле, и дверь за ним захлопнулась.
Второй пленник был еще жив. Норг и Тоддин привалили его к стене, чтобы Бьярни мог получше разглядеть его. Командир сунул факел в руки подвернувшемуся Синяке.
— Эй, кто там, посвети.
Пленник тяжело дышал. Его лицо было залито кровью и покрыто копотью. Но светлые глаза блестели лютой ненавистью. Бьярни поискал толмача и, не обнаружив, заорал, срывая голос:
— Синяка, черт бы тебя взял!
— Я здесь, — негромко сказал стоявший рядом Синяка.
Бьярни подскочил от неожиданности, однако довольно быстро взял себя в руки.
— Вечно шляешься неизвестно где, когда нужен, — сказал сердито и вдруг зевнул. — Устал я с вами, идиотами… Спроси этого ублюдка, сколько их и где они хранят оружие.
— Он не станет вам отвечать, — сказал Синяка. — Зачем зря тратить время? Шли бы лучше спать.
Бьярни поглядел на своего переводчика, и странная смесь раздражения и удивления мелькнула на грубом лице капитана.
