Егор насупился и сцепил за спиной руки.
— Ничего не скажу им о малыше, — решил он без долгих раздумий, — иначе они схватят и его. И попытаются использовать в своих непонятных целях. И тогда у него не будет уже никогда ни счастья, ни детства, ни свободы. Ирка мне этого ни за что не простит. Да, я себя и сам не прощу, что принес в жертву ребенка в угоду…
— Хорошо, — прервал его мысли генерал, — я не буду вас долго уговаривать — хочу лишь сказать только одну вещь…
Будучи профессионалом, он понял, что в данном случае эффект внезапного силового задержания не сработал. Шок уже прошел, и казавшийся простаком недоучившийся аспирант будет упорствовать в своем отрицании. Из каких-то там высших духовных побуждений. Генерал знал такую породу людей. Чем больше на них давишь, тем более они будут противодействовать давлению. Закон Ньютона.
— Хорошо, — повторил он. — Вы человек, безусловно развитый и должны знать, что существуют специальные средства для разрешения такого рода ситуаций.
— Я не боюсь пыток! — гордо сказал Егор.
Генерал лишь рассмеялся раскатисто и, судя по всему, от всей души. Егор, напротив, упрямо сжал губы.
— Да-а… Дремучие у вас представления о нашей службе, — отсмеявшись, заметил он. — Кандалы, застенки, мрачная пытошная, палач в окровавленном брезентовом переднике с клещами в руках и леденящие душу крики жертв.
Егор промолчал, хотя чего греха таить, он думал о чем-то в этом роде и в душе боялся, что не выдержит боли.
— Были времена, — произнес генерал и непонятно, чего больше было в его интонации — сожаления или осуждения. — Принималось в тридцать шестом году даже специальное постановление Политбюро, которое допускало и разрешало органам применение силовых методов воздействия. Но только в отношении врагов народа. И применяли. И добивались признаний… И невиновных, случалось расстреливали по ложным признаниям. Все было…
Он привычным жестом потер переносицу и покосился на бронзовый бюст Дзержинского, стоявший в нише книжной полки.
— А, сразу после революции и еще хуже обстояло дело. Не до пыток было — сразу к стенке и вся недолга. Что было, то было… Но сейчас иные времена. Просто нет необходимости. Вон шум подняли — америкосы пленных мусульман пытали. Пытки… Смех. Развлекались просто от скуки… Чтобы заставить человека говорить правду, есть иные, более современные методы.
— Детектор лжи? — осведомился повеселевший Егор, сразу поверивший в отсутствие у зловещего представителя наследников Дзержинского намерений покалечить его жизненно-важные органы.
— Нет, — усмехнулся генерал, — так называемые полиграфы это уже прошлый век. Их применяют сейчас в банках, крупных корпорациях и фирмах для проверки лояльности персонала. У нас есть средства покруче.
Он вновь пытался психологически воздействовать на своего визави, стращая его неопределенностью перспективы применения чего-то более страшного, чем физические пытки.
— Я не доставлю вам мазохистского удовольствия изобразить из себя Зою Космодемьянскую. Все будет проще. И гораздо хуже. Итак, вы намерены говорить?
— Я ничего не знаю, — твердо повторил Егор, передернувшись от жуткого предчувствия.
Генерал пожал плечами и нажал на одну из кнопок селектора.
— В реанимационную его! — коротко бросил он вошедшим конвоирам.
— Что вы там сейчас применяете для развязывания языков? — генерал-лейтенант показал некоторое знание предмета. — Мескалин? Скополамин?
— Нет, — с достоинством специалиста ответил человек, одетый в темно-серый лабораторный халат с черными оборочками на отворотах и карманах. — мескалин это порождение еще эсэсовских лабораторий в концлагерях, неэффективное и устаревшее средство. Скополамин применяют штатовцы, но он излишне мощен и до того сильно влияет на психику человека, что вызывает у него, так называемые, ложные воспоминания. При этом испытуемый может нагородить что угодно, вполне искренне считая, что сообщает правду.
— Ладно. Сейчас не до лекций, — досадливо поморщился генерал, бесцеремонно уличенный в определенном отставании от темы, — короче, мне не важно, что вы будете использовать. Мне нужно, чтобы человек правдиво и без запинки ответил на мои вопросы.
— Мы используем производные пенотала натрия, — невозмутимо продолжил, тем не менее, человек в халате, — это стопроцентно эффективное средство.
— Инъекция?
— Да.
— Сколько времени вам потребуется, чтобы довести пациента до нужного состояния?
— Минут десять, не больше.
— Хорошо. Через десять минут я буду в вашей лаборатории. Вопросы буду задавать сам.
— Единственное…, - человек в халате слегка замялся.
— Что?
— Требуется ваше письменное распоряжение в виде записи в нашем лабораторном журнале.
— Будет. — Лаконично подтвердил генерал, но затем насторожился, — а, это еще зачем? Разве недостаточно требований вашей инструкции?
— Дело в том, что испытуемый может, в результате воздействия инъекции, полностью потерять память. То есть не саму память, как таковую, а приобретенные ранее углубленные знания.
— Поясните!
— Ну, например…, - лабораторный эскулап задумался на какое-то время, — он будет знать, что такое часы, находящиеся у него на руке, будет в состоянии определять по ним текущее время. Но совершенно забудет их устройство, хотя не раз читал и видел эти зубчатые колесики и пружинки.
Собеседник думал недолго. Он поднял на врача сузившиеся глаза и жестко сказал: — Это издержки, в данном случае. Они не имеют значения. Важен результат. Любой ценой.
— Тогда я пошел, — совсем не по-военному подытожил человек в халате и двинулся по направлению к двери.
— Погодите, — остановил его генерал, — все же попытайтесь не повредить его мозг. Парень, похоже, не виновен, что попал в данную ситуацию…
— Конечно. Необходимая сыворотка, которую ему введут после допроса, уже готовится…
Генерал возвратился в свой кабинет довольно быстро и, судя по выражению лица, вполне удовлетворенный результатами допроса.
— Он лежа-ал к дверям ногами, — промурлыкал он в стиле романса, выказывая знакомство с лихой блатной лирикой тридцатых годов прошлого века, — элегантный, хм, как рояль….
— Лилечка! — и без всякого перехода продолжил в микрофон, — найди-ка мне Филимонова. Быстренько.
— Слушаюсь, Александр Викторович, — службистским тоном, придавшим только шарма женскому голоску, ответил селектор.
Филимонов, впрочем, как и положено, был наготове.
