В эту привычную жизнь вполне укладывалось безумное правление императора Картажи, во время которого все главы Домов, считавшие себя храбрецами, прятались, дрожа от страха, в надежде сохранить на плечах свои головы.
Но теперь…
Что ж… по правде говоря… тот образ жизни, который мы взлелеяли за последние годы, к которому, казалось, уже успели привыкнуть, те цели, за которые мы неустанно боролись… Они и в самом деле оказались в большой опасности. Но не по тем причинам, о которых заявили главы Домов. Эти аристократы не спускались со своих ветвей, располагавшихся в самой вершине кроны нашего дерева власти. А пребывая постоянно на такой высоте, очень трудно понять, что корни нашего дерева тем временем успели порядком прогнить, и в этом-то и заключается теперь истинная проблема.
Мне не потребовалось много времени, чтобы разобраться, что же на самом деле столь сильно взбудоражило их всех. Весьма занятно… Милифа, отец погибшего Трока, смерть которого не оплакивал никто, кроме самого Милифы, поговорил с нашим Премьер-министром несколько вызывающим тоном. Ясно, что никому не следует так поступать, если рассчитываешь дожить до старости. Милифа явно об этом забыл, и теперь он оказался в тюрьме.
Очень глупо.
Первым передо мной предстал Тиканэ, из дома Тиканэ. Затем Арлинеас, затем Исон, а затем толпа всех остальных. Люди, в слезах бежавшие от буйства Картажи, почувствовали вдруг величайший прилив храбрости при моем более «великодушном» правлении. А ведь все они дружно поддержали Дурлу, облегчив ему путь к возвышению и получению поста Премьер-министра. Теперь-то они сожалеют о своем решении и надеются, что я вместо них займусь исправлением этой ошибки.
— Наши Дома, император, — говорил мне Тиканэ с высочайшей помпезностью в голосе, — это фундамент, это становой хребет вашей силы и вашей власти.
И все остальные дружно закивали, одобряя его слова.
Моя сила.
Моя власть.
Да что они знают обо всем этом?
Дурла заправляет теперь всем, а я… Всю свою жизнь, сколько я себя помню, я всегда сражался в политических битвах и играх. И мне даже казалось, что я и в самом деле в них побеждаю… Вот только, как выяснилось, победить в такой игре означает проиграть во всем. Ныне Дурла подпитывается такими интригами, подобно тому, как пожар подпитывается кислородом. И единственное, что меня утешает, что даже Дурла обманывается насчет результатов своей игры. Он питает иллюзию, что знает истинное положение дел… но это не так. Он не подозревает, что сам является не более чем орудием… которым пользуются другие. Впрочем, даже если бы я попробовал раскрыть ему глаза на это, он бы мне не поверил. Он слишком сильно захвачен чувством собственной значимости.
Затем говорил Арлинеас, и вид у него был несколько озабоченный. Я не знаю, сколько времени я уже просидел, уставившись в пространство перед собой, увлекшись своими собственными размышлениями. После Арлинеаса должен был выступать Исон — невысокий, но не лишенный харизмы аристократ — который, по своему обыкновению, так ничего и не сказал. Очень редко он хоть что-нибудь говорил. И потому каждое его слово, если уж ему удавалось его произнести, выглядело чем-то необычайно важным.
Вместо Исона снова заговорил Арлинеас.
— Ваше Величество, вы… — осторожно поинтересовался он.
— Я слышу тебя, Арлинеас, — сказал я. — Я слышу все.
— Тогда вы, конечно же, слышали, — сказал Арлинеас, — слухи о строительстве огромного флота. Отдельные производства, работая независимо друг от друга, собирают отдельные фрагменты, но никто не знает, что из них в конечном счете будет собрано…
— И не знает конечной цели, — встрял Тиканэ. — Никто, кроме Дурлы… Который теперь к тому же фактически объявил войну Домам. — Остальные, столпившись рядом, вновь дружно закивали головами в знак согласия. — И о чем это все говорит вам, Ваше Величество?
— О чем это все говорит мне? — переспросил я. Впервые за долгое время я почувствовал, что в моих жилах течет нечто большее, чем летаргия. — Это говорит мне, что вы и вам подобные были более чем довольны тем, как шли дела, постепенно приближаясь к нынешнему состоянию, до тех пор, пока это не затронуло непосредственно вас и ваши нужды. Дурла никогда не скрывал своих намерений. Разве вы не кивали послушно и не аплодировали его великим провидениям? А Валлко… Валлко, стоя на Главной Площади, возносит молитвы о великой судьбе Примы Центавра, и любой мало-мальски мыслящий человек сразу видит в этой великой судьбе не что иное, как уничтожение или покорение всех остальных миров. Разве кто-нибудь из вас отказывался от участия в этих молениях, разве кто-то из вас не обращался к Великому Создателю с просьбой благословить те самые устремления, плоды которых вы теперь порицаете?
— Нас просто волнует общее благополучие нашего мира, Ваше Величество, — возразил Тиканэ.
— Ваше собственное благополучие, вы это хотели сказать. Что посеешь, то и пожнешь.
Они в недоумении переглянулись.
— Мы не фермеры, Ваше Величество, — констатировал Арлинеас.
Я покачал головой.
— Это не важно. Я и не рассчитывал, что вы поймете меня. Но, — продолжил я с новой силой, — у меня в запасе есть иной пример, который может оказаться более доступным для ваших умов. Эта история связана с Ворлоном…
— С Ворлоном? — мои посетители вновь переглянулись. У большинства из них никогда не было возможности лично взглянуть на Ворлона, даже облаченного в скафандр. Мне, конечно, довелось провести много времени в присутствии Ворлона в скафандре… Но я был на Вавилоне 5 и в тот памятный многим день, когда Кош Наранек, посол Ворлона, покинул скафандр[8]. Другие рассказывали о том, что узрели крылатое существо, а я…
Я не увидел ничего.
Вообще-то, не совсем так. Я увидел… свет. Ослепительно яркий свет. Но этот свет не принял никакой определенной формы, оставаясь расплывчатым и неопределенным. На секунду мне показалось, что я заметил некий намек, смутные очертания, но не более того.
Иногда я думаю, уж не было ли видение, которое созерцали все остальные, просто результатом массового гипноза… Или же я просто не заслужил чести лицезреть его.
— Да. С Ворлоном, — подтвердил я. — Понимаете ли, со мной лично он об этом не разговаривал, но другие слышали его слова. А сказанное, если оно действительно важно, имеет обыкновение передаваться из уст в уста. Так вот, Ворлон сказал однажды: «Буря уже началась. Пушинкам уже слишком поздно голосовать.»[9] Теперь вы все поняли, господа?
