Так, будто случайно оказался в повозке брата в тот миг, когда тот был наедине со своей женой… "Неудобно получилось…" В то же время он не мог не думать и о другом. О том, что услышал.
"Атен вечно все переворачивает с ног на голову, всюду видит богов и демонов…
Сперва уверял всех, что Шамаш бог. Да, он маг. Может быть даже – сын кого-то из небожителей, – в такое он еще был готов поверить. – Однако – не повелитель небес, в честь которого его назвала Мати. Не повелитель небес…- он вздохнул. Ему-то как раз хотелось бы, чтобы все было иначе. Сопровождать бога солнца в Его странствиях по земле – какая судьба может быть желаннее? Иногда… очень часто Евсей думал – вот бы это оказалось правдой… Тогда его легенды были бы настоящими, а не просто сказками для детей… И он бы не только назывался летописцем, но и был им на самом деле… Все было бы таким, о чем мечталось… – И, все же, – он вновь вздохнул, – все же, хорошо, что Шамаш переубедил его, нас всех. Потому что не гоже смертному напрямую общаться с богом. Слишком немногим это по силам…" "И вот теперь Атен завел новую песнь… – надо признаться, эта идея нравилась Евсею и того меньше. – Не хватало еще, чтобы он обожествил свою дочь! Как будто у Мати и без того жизнь легка и беззаботна! Вечно ей от всех достается: то разбойники, то чужаки-караванщики, то вообще драконы…" Он уже жалел о том, что показал Атену заговор-легенду.
"Лучше мне было спрятать ее подальше…- досадовал он на себя. – И кто меня только за язык тянул?" А самое жуткое, что он не представлял себе, как все исправить. Во всяком случае, ему самому никогда не удастся переубедить брата. Да он и не собирался пытаться.
"Сделаю только хуже, – он был уверен в этом. – Пусть пока думает, что хочет.
Пока. А я… Я поговорю с Шамашем. Если кто и сумеет переубедить хозяина каравана, так только Хранитель. Он найдет нужные слова. Но прежде…" – он двинулся к пологу повозки:
– Я, пожалуй, пойду…
– Евсей, подожди… – Атен на мгновение замолчал. Он ведь о чем-то хотел переговорить с братом… До того, как тот пришел сам… Он пытался вспомнить, о чем… Ах, да! – Я хотел спросить тебя о Ри… Как он? Это, должно быть, ужасно – постареть на столько лет!
– Он мечтал стать взрослым, – спокойно пожал плечами помощник хозяина каравана.
Вот уж о ком он беспокоился сейчас меньше всего, – так же сильно, как я мечтал помолодеть. А исполнение мечты… Брат, могу сказать по собственному опыту: это пьянит сильнее вина. И так как до мига протрезвления еще очень далеко, мы оба не скоро задумаемся о том, чем нам все это грозит.
– Ну… Раз ты так считаешь… Ладно, ступай, брат…
– Не хочешь пойти отдохнуть?
– Не сейчас… Может быть, потом. Мне нужно еще кое-что обдумать… – рука Атена коснулась по-прежнему лежавшей на его коленях карты, пальцы пробежали по ней, словно пытаясь увидеть, почувствовать нечто, не видное глазу.
"Почему же здесь никогда не было городов? – вновь пронеслось у него в голове. – Ведь здесь исполняются мечты… И все должны стремиться в это место… Хотя…
Может быть… Когда мечта исполняется, не хочется стоять на месте. Нужно идти дальше. Куда-нибудь…" …Чуть-чуть, ровно настолько, чтобы можно было видеть тот клочок окружавшего повозку мира, на котором был летописец, отодвинув полог повозки, Мати смотрела ему вслед. В ее глазах растаявшими капельками льда блестели слезинки, что никогда не прольются, принося облегчение душе. Зубы чуть ли не до крови сжали губу, сдерживая готовый сорваться вскрик: "Дядя! Вернись! Я хочу сказать!" -Дочка… – она заметила подошедшего к повозке отца, лишь когда он окликнул ее.
– Что это с тобой? Никак, плачешь? Евсей сказал тебе что-то: что обидело тебя?
Несколько мгновений Мати молчала, глядя то на отца, то на быстро удалявшегося дядю.
– Пап… С ним что-то не так.
– Да, он несколько удивлен, взволнован, – проследив за ее взглядом, кивнул хозяин каравана, – но как же без этого? После того, что нам стало известно…
– А что случилось? Кроме того, что он помолодел. Хотя, и этого достаточно, – чуть слышно добавила она, затем подняла взгляд на отца, спеша убедиться, что он не услышал ее последних слов, которые могли бы показаться взрослому слишком дерзкими в устах не прошедшего испытание.
– Неужели он тебе ничего не рассказал? – он был слишком охвачен своими мыслями, чтобы обращать внимание на чужие слова.-Странно. Я был уверен, что он приходил за этим…
– Ну, он сказал… Что из меня не получится летописец. Но, папа, я ведь и не думала о такой судьбе…
– И только? Больше он ничего не сказал? Главного?
– Он собирался… Я, наверно, сбила его… Пап, он говорил такие странные вещи!
Он стал убеждать меня, что Шамаш – только маг…
– Только! Дочка, неужели этого мало? Разве это не чудо, что караван имеет своего Хранителя? Воистину… – не договорив, он умолк, поймав на себе испуганно – пораженный взгляд дочери: "Неужели и ты тоже…" – читалось в нем. -Ладно, оставим этот разговор, – ему не хотелось спорить с дочерью, особенно накануне того, что он собирался ей рассказать, – в конце концов, кому, как не Шамашу знать, кто он – человек или бог. Помнишь, я ведь тоже сперва думал… Было столько знаков… И вообще… – караванщик вздохнул. – Он так сказал. И у нас нет причины сомневаться в искренности его слов.
– Но…
– Тише, дочка, не надо. Сейчас речь не о нем. О тебе.
– Обо мне? – Мати не понимала, при чем тут она. – Я что-то сделала не так? Мне не нужно было и пробовать с легендой? Но дядя Евсей разрешил…
– Конечно, дочка. Ты ни в чем не виновата…
– А что у меня не получилось… Ну, это ведь не страшно, правда? Я…
– Милая, главное не то что не получилось, а что вышло!
– Ничего! – со слезами на глазах вскрикнула она, отпрянув в мрачное чрево повозки.
Ей захотелось свернуться в своем углу в клубок и разреветься, словно маленькой девчонке.
– Мати, Мати,-вздохнув, отец качнул головой. – Моя дорогая маленькая Мати, – прошептал он беззвучно губами. "Может быть, Евсей и прав. Ни к чему этот разговор. Будешь ты знать о своем даре, или нет – он все равно проявится. А неведение… В нем тебе будет полегче жить… Пока ты не будешь готова разобраться во всем сама…" – и, повернувшись, он зашагал прочь.
Девушка ждала, что он заберется в повозку, прижмет к груди, утешит, успокоит, все объяснит. Ведь он был ее отцом. Он как никто другой заботился о ней и знал, чувствовал, когда ей было плохо и одиноко… И слезы все стояла в глазах, не переливаясь за горизонт век, словно не желая, чтобы внешний, окованный морозом и льдом мир растаял в их огне.
"Мне нынче горько, одиноко…
Куда же привела дорога
Нас? В пустоту. И что же дальше?
