— Ах, как романтично… — сказала сестра-милосердница, заплетая рыжие волосы Богуславы в косу. — Вы так его любите…
С чего она это взяла, Богуслава не знала, но разубеждать не стала: пускай себе верит в любовь, главное, что прическа получилась почти приличной.
И зеркало, наконец, подали.
Брала его Богуслава с трепетом, невольно ожидая страшного, но… отражение было знакомо. Похудела. И тени под глазами залегли, но так и лучше в преддверии встречи с репортерами. Вот морщинки — это плохо, надобно будет заглянуть на Аптекарский переулок, пусть посмотрят, что с морщинками сделать можно… и седой волос… волос Богуслава безжалостно выдрала.
— Зеркала — Хельмово творение, — неодобрительно произнесла сестра, которая все ж не удержалась, глянула на свое отражение краем глаза. И подтвердила: — Как есть Хельмово… только тщеславие тешить. В человеке прекрасна должна быть душа.
…прекрасна сама мысль о том, что Богуслава в скором времени покинет сие чрезмерно благочестивое место.
…осталось пара пустяков.
…дойти до беседки, где ее ждал отец и князь Вевельский, по этакому случаю принарядившийся в мундир. Но и в нем он странным образом умудрялся выглядеть жалко.
А вот муженьку ее будущему китель весьма к лицу был.
…но до чего вовремя они объявились.
— Премного рад встретить вас в добром здравии, — произнес Велеслав и, наклонившись, ручку поцеловал.
— И я… рада… — шепотом произнесла Богуслава.
И замерла, с рукой в руке супруга… снимок должен был получиться умилительным.
Нет, репортеров на свадьбу не звали, но Богуслава знала: это событие не пропустят, оттого и старалась вести себя в соответствии с новой ролью…
…ах, Агнешка… чтоб тебе вечно в Хельмовом царстве блуждать без шанса на перерождение…
— Мне говорили, что вы прекрасны, — выдохнул жених, который, следовало признать, смотрелся доволи солидно: высокий, широкоплечий, светловолосый и синеглазый. Красивый… люди любят красивых.
Жаль, что идиот.
А это на лице написано, стоит приглядеться. И выпить любит. В картишки перекинуться, но в картишки ему везет через раз. И значит, долгов он наделал прилично… девки гулящие, опять же… но тут уж кто не без греха? Главное, грамотно этими мужниными слабостями воспользоваться. И тут уж Богуслава не оплошает.
Несколько смущал нос жениха, характерно припухший, видно, что целители работали, но синюшность и опухоль остались.
— Что у вас с носом? — Богуслава соизволила проявить любопытство.
— Я… я заступился за вашу честь. Слухи…
— Я счастлива, — перебила она, робко приникая к могучему мужскому плечу, — что вы не поверили этим слухам…
Дернулась бровь. Значит, поверил, но решил, что за пять миллионов можно и на слух дурной глаза закрыть… верно, дорогой, верно… хорошо бы тебе глаза вовсе закрыть, но тут уж не раньше, чем князем станешь. Этаким своим мыслям Богуслава удивилась, но удивление это было вялым.
…все у нее будет хорошо.
Нахмурилась матушка-настоятельница, но вспомнила о чеке.
…кольцо скользнуло на палец.
…и пламя приняло жертву, взметнувшись над бронзовой чашей…
…а Богуслава лениво подумала, что все-таки в монастырском саду слишком много белого… ее душа, источенная, изуродованная тьмой желала ярких красок.
Например, красного…
…о да, в ее доме должно быть много-много красного…
…панночка Ядзита примерила шляпку.
Шляпка была из черного атласа с тремя лиловыми фазаньми перышками. И следовало сказать, что траурный этот колер весьма шел Ядзите, оттеняя белизну ее кожи.
Да и чувствовала она себя… спокойно.
Именно.
— Вы готовы, панночка? — не слишком-то ласково поинтересовался Аврелий Яковлевич, который притомился ждать. А ведь Ядзита все ёго-навсего третью шляпку примерила. И первые две смотрелись, конечно, хорошо, но не идеально.
А Ядзита…
— Пожалуй, да, — ответила Ядзита, бросая последний взгляд в зеркало.
Платье строгих линий. Темно-лиловый муар и вставки из черного кружева… черные короткие перчатки. Фермуар с алым камнем.
Шляпка вот.
— Женщины, — фыркнул Аврелий Яковлевич. — Вечно от вас проблемы…
Ядзита не смутилась.
К ворчанию ведьмака она успела привыкнуть. Более того, голос этот, глухой, сипловатый, оказывал на Ядзиту самое что ни на есть благотворное воздействие. Да и сам Аврелий Яковлевич…
— Что вы на меня так смотрите? — нервозно поинтересовался он, одергивая штанину.
Белые с золотым кантом.
И поплиновый жилет ярко-розового колеру с вышитыми райскими птичками. А пиджак клетчатый, по новой моде в талии присобранный и с хлястиком еще…
Светлые ботинки.
Темно-рыжая борода… кожа медная, сухая, и сухость эта ощущается даже через тонкий шелк перчаток Ядзиты.
Хорошие руки. Надежные… у отца вот белыми были…
…и остались.
Встречать из вышел старый Кристоф, единственный из слуг, кто остался при поместье. И Ядзита подивилась тому, что за прошедшие месяцы ничего-то не переменилось… старое имение, древнее. Сад одичалый подобрался к самым окнам, забросил на них гибкие плети плюща и птичьего винограда, который уже начал вызревать, привлекая к дому стаи воробьев.
Некогда Ядзита и сама пыталась есть эти крохотные темно-синие ягодки. От них болел живот, а во рту появлялась странная сухость, которая не исчезала, сколько воды не выпей… пила… сама тягала воду из колодца… и он здесь, во дворе, темно-красные камни проглядывают сквозь редкие прорехи в покрывале мха. Вода из колодца пахнет тиной.
Или это не тина?
Двор зарос снытью и крапивой. И кучер недовольно крутит головой, ему не по вкусу это старое странное место. Здесь, небось, и конюшни приличной нет.
Людям тоже несладко придется.
Дом древний. И крыша частью обвалилась, а где не обвалилась, там она протекала. На самом хребте проросли березы, вцепились тонкими корнями в древнюю черепицу, распластали поверху ветвяные сети…
…Северная башня сгорела, еще тогда, в далеком детстве Ядзиты, и ныне взирала на нее черными провалами окон, с упреком и надеждой.
А окна Южной светились зыбким рыжим светом.
— Панночка Ядзита, — Кристоф подал руку, и Ядзита приняла, а потом…
— Не смогли уйти? — спросила она, коснувшись ножкой земли.
…накануне шел дождь и земля размокла, набрякла.
— Как же я его брошу-то? — ответил Кристоф.
