— Ты сделала что-то плохое? — на всякий случай пришлось уточнить мне.
Сестренка быстро отрицательно помотала головой и пропищала:
— Я ничего такого не сделала! Посто мы с Колином и Клодией пили чай, а Ольма вовалась в гостиную и начала меня отчитывать, что я гязь азвожу. Все знают, что это моя гостиная! Моя! Туда никто не ходит! А она!..
И девочка вновь разрыдалась, прижав ладошки к лицу.
— Эмми, не плачь, — взмолилась я. — Я с Ольмой поговорю. Вот увидишь, прямо при папе, чтобы он ее тоже отчитал. Папа ведь просил Ольму сдерживаться. Возьмет и накажет сестру, тогда она будет думать, прежде сем спускать на тебе свое раздражение.
— Павда? — с надеждой уточнила Эмма.
— Обещаю! — улыбнулась я сестренке.
— Уа! Уа! — просияла малышка, вытирая слезы, и, подскочив ко мне, расцеловала в обе щеки.
— А теперь беги и постарайся не попадаться Ольме на глаза до ужина.
Эмма кивнула и со счастливой улыбкой выскочила из ванной комнаты, а я вернулась к тяжеленькому свертку. Это оказался тот самый, принесенный Марой подарок в плотной коричневой бумаге. Внутри я обнаружила очень просто выполненный маленький металлический сундучок, без каких-либо украшений и пометок.
— Наверное, Заварэй, — решила я, разглядывая коробочку. — Они ведь железную руду добывают.
Крышка сундучка открывалась со скрипом, не мало меня этим удивив, а когда удалось ее откинуть назад, то из глубины вырвалось облачко то ли пыли, то ли дыма. От неожиданности, я вдохнула этот дым, мигом закашлявшись. В ушах зазвенело, и даже показалось, что я слышу чей-то смех в отдалении. Мужской.
Ничего не понимая, я запустила руку в сундучок, нащупав что-то маленькое и круглое. Это оказалось кольцо-печатка из белого золота, с выгравированными по ободку незнакомыми рунами. В остальном кольцо показалось даже красивым, хотя и слишком массивным для моей руки. Решив это проверить, я надела его на средний палец правой руки.
И в следующую секунду с головой ушла под воду.
Несколько безумных мгновений я барахталась, пытаясь хоть как-то выпрямиться, но тело категорически не желало меня слушаться. Глаза слезились и болели от попавшего в них мыла. Их хотелось протереть, но руки, будто одеревенев, инстинктивно молотили по воде.
Осознав, что из-за паники через несколько минут могу по-глупому утонуть в ванной, я заставила себя остановиться. Кое-как открыла слезящиеся глаза и, контролируя каждое движение, качнулась вперед, садясь и вдыхая полной грудью. Вода и пена брызнули в разные стороны. Сразу стало куда спокойнее. Несколько минут я посидела неподвижно, просто вдыхая и выдыхая воздух. Аромат лавандового мыла сильно раздражал нос. Кажется, я больше никогда не буду использовать его при купании.
Задумчиво повертев головой, я остановила свой взгляд на чем-то темном, видневшемся под водой. Какое-то время непонимающе разглядывала «это», а затем решила пощупать руками. Может я просто не заметила, как скинула что-то в воду?
Протянув вперед руку, я в ужасе уставилась на эту часть моего тела. И попыталась заорать. Ванную комнату наполнил странный вой. Потеряв окончательный разум, я, не понимая как, вывалилась из ванны, расплескав половину воды, и бросилась прочь, в считанные секунды затаившись под кроватью среди клочьев пыли.
Через минуту в комнату заглянула Мара. Я безошибочно узнала ее по мелькнувшим мимо кровати черным разношенным туфлям. А еще по запаху.
«По запаху?» — подумала я и мотнула головой, зацепившись чем-то за деревянные рейки, поддерживающие матрац. Сдержавшись, чтобы не взвыть, осторожно потянула, стараясь отцепиться.
— Леди Вирена? — окликнула Мара, заглядывая в ванную комнату. — Нету… Куда она подевалась? Вроде не спускалась, я бы заметила. Воды-то сколько разлила!..
Еще немного покрутившись по комнате и, судя по звуку, что-то переложив с места на место, горничная ушла. А я, подождав какое-то время, осторожно выползла из-под кровати и, страшась с каждым мигом все больше, на четвереньках подкралась к зеркалу. Зажмурилась и долго уговаривала себя не быть трусихой, хотя и так уже представила, что увижу. Вздохнув последний раз и чихнув от набившейся в нос пыли, я решительно распахнула глаза и уставилась на свое отражение.
«Вира, твоя неудачливость перешагнула все возможные границы!» — подумала я, и попыталась вслух себя обругать, выискивая то самое кольцо, которое по глупости натянула на палец, но вместо слов получился только неприятный басистый рык, похожий одновременно на вой голодного кота и умирающего медведя. Передернув плечами, я опять посмотрела на собственное отражение, внимательно рассматривая то существо, что разглядывало меня двумя парами испуганных голубовато-желтых глаз.
Если бы оставалась уверенность, что через минуту-другую я стану прежней, то любовалась бы собой с большим удовольствием. Но не сейчас, когда в голове бродили безумные мысли о том, что теперь это навсегда, а любопытство спряталось и не желало выбираться.
Из зеркала на меня смотрел монстр из моих снов. Крупная зверюга, больше похожая на каракала или рысь, с ровным золотисто-коричневым мехом, с которого на ковер уже натекла большая лужа. Уши с кисточками, угольно-черные сзади, обвисли тряпками, придавая схожесть с собачонкой. На подбородке, груди и вдоль темного носа шерсть была светлая, почти белая, а над каждым глазом с темно-коричневыми подпалинами. Такие же метки обнаружились на животе, причудливо и симметрично перетекая на внутреннюю сторону задних ног и почти исчезая на хвосте.
Прислонившись носом к зеркалу и сведя к переносице ближайшую пару глаз, я долго рассматривала… себя. Приходилось признать, что это все-таки я, потому как настоящая зверюга явно не вела бы себя как испуганная девчонка.
Сколько я так просидела — не знаю, но этого оказалось достаточно, чтобы успокоиться и задуматься о том, что теперь делать. Прежде всего, решила одно: мне ни в коем случае нельзя оставаться в замке! Как бы ни был необычен зверь, из меня получившийся, даже отец предпочтет просто приказать его убить. Понятно же, что странное животное не из этих мест, а, значит, может быть опасно. Или того хуже — ядовито. Сразу вспомнилась любимая фраза тети: «А мало ли!» Вот из-за этого «мало ли» меня вполне могут насадить на пику. Значит, нужно уносить лапы, ради своей безопасности и безопасности близких.
Правда, как убежать, представлялось слабо. Почесав задней лапой за ухом, и встряхнувшись, так что стены усеяли крупные влажные пятна, я решила затаиться до поры, до времени, а бежать ночью, когда можно будет, в случае чего, скрыться в темноте.
