Подошел Серега, принес аптечку и лыжные палки и сказал:
— Наши подтянутся, как только смогут, а нам придется поднажать.
И мы нажали. Самое сложное было соблюдать повышенную осторожность, когда очень хотелось бежать. Глупо было бы самому слинять вниз в такой момент. Но ходить мы умеем. Особенно, когда очень надо.
Когда мы подошли к предположительному месту срыва, Шурик уже был внизу, около Макса. Но что с ним, было неясно. Спорю, что и нормальной аптечки у них не было.
Подходящий спуск нашелся рядом — дюльферять не пришлось. Дальше спускались зигзагами бегом — очень быстрый способ спуска, но сильно загружает коленные суставы, которые после болят.
Как ни странно, пролетев по склону больше сотни метров, Макс был жив, только без сознания. Способствовало этому, видимо то, что склон здесь уже выполаживался, уступ, с которого он сорвался, был около пяти метров, а ниже по не очень крутому склону находилась некрупная сыпуха, легко ехавшая вниз под ногами. Если приспособиться, то даже довольно удобно для спуска.
Вот только при более тщательном осмотре выяснилось, что у Макс заработал открытый перелом правого предплечья, закрытый — левой голени и, как минимум, вывих голеностопа. А также внутренние повреждения, которые мы затруднялись идентифицировать, но по некоторым признакам похоже на перелом ребер и повреждение легкого, потому что на губах при дыхании пузырилась кровь. Увидев это, мы сразу же перевернули его на бок, чтобы он не захлебнулся кровью.
С собой у нас имелся один туристический коврик из пенополиуретана, куда мы и положили Макса. Затем сделали укол обезболивающего, не обнаружив внешних повреждений, наложили давящую повязку на ребра, наложили шины на руку и ногу, для чего очень хорошо подошел мой углепластиковый штатив, который пришлось разобрать.
Стоит, конечно, признать, что медики из нас никакие. В том числе и Олег, который им числится формально. Но Шурик был еще хуже знаком с медициной, чем мы.
Вскоре подоспели Олег и Татьяна. Олег сразу занялся осмотром, но смог только подтвердить первоначальный диагноз. Теперь нам предстоял спуск Макса по сыпухе, леднику, а затем и до альплагеря, где им займется врач. Шурик уже закончил сбор носилок из лыжных палок и ледорубов.
Сбивчивый рассказ Шурика подтвердил мои подозрения. Они спускались без страховки, а временами даже не видели друг друга. Для них это было что-то типа соревнования — кто быстрее. Все-таки, похоже, что злую шутку сыграл осыпающийся гребень — из-под ноги или руки ушел камень, а удержаться на полке Макс не сумел. Шурик тоже не видел начала срыва, но сейчас гадать было бесполезно. Затем Макс пролетел около четырех метров до следующей небольшой полки, о которую ударился и, видимо, получил основные повреждения. А дальше, несколькими метрами ниже, гребень переходил в крутой осыпной склон, который вскоре выполаживался настолько, что смог остановить катящееся тело довольно быстро. Эта совокупность факторов его и спасла.
Вообще, со спасами нам несказанно повезло, если, конечно, можно считать везением участие в спасработах в принципе. Предстоящий спуск пострадавшего представлял собой небольшую прогулку по сравнению с тем, что могло бы быть на более серьезном маршруте и на большей высоте. Снять тело со стены иногда практически невозможно, а в некоторых случаях трупы оставляют там, где их нашли. Правда, я не слышал, чтобы так поступали на Кавказе, но зато это дает представление о сложности спасработ в горах. Нам же предстояло идти пешком, неся вчетвером одни носилки.
Дойдя до сравнительно безопасного пути, мы отправили Татьяну в лагерь, чтобы она по быстрому приготовила нам хотя бы чай и бутерброды, так как нам предстоял безостановочный спуск до альплагеря. Не то, чтобы такая высота настолько отрицательно сказывалась на состоянии организма, как на высотах более четырех тысяч, но мы в любом случае не хотели задерживать оказание Максу врачебной помощи.
По мелкой сыпухе идти достаточно тяжело, а переносить носилки через россыпи крупных, от метра и больше, камней — еще сложнее, но скорость передвижения все равно не шла ни в какое сравнение с тем, если бы мы спускали их на веревках.
Выйдя на ледник, все почувствовали облегчение — по нему можно было идти, как по дороге, перешагивая временами через бурные ручьи талых вод, текущие по его поверхности. И здесь Макс первый раз пришел в себя. Он застонал, открыл глаза и попытался что-то сказать, но не смог. Олег приподнял ему голову и приложил фляжку к губам. Макс сделал глоток, попробовал пошевелиться, но только резко дернулся и снова потерял сознание.
— Насколько я понимаю, тут дело не в переломах, — Олег вытер кровь с губ Макса, — а во внутренних повреждениях. Почти наверняка сломанное ребро задело легкое, а про остальное ничего не могу сказать. Так что я предложил бы поспешить. Да и спуск в темноте… — сам он тяжело дышал, и было видно, что путь дается ему нелегко. Особенно переход через россыпь крупных камней — курумы.
Я тоже не чувствовал себя способным поднажать. Пульс под сто восемьдесят, колени и руки дрожат, от жары разболелась голова. Остальные чувствовали себя не лучше.
И тут я впервые вспомнил о своих новых возможностях, о которых никто из ребят не подозревал. Надо пробовать как-то их использовать, иначе, зачем я их развиваю?
— Так, делаем привал десять минут, — предложил я, — лучше сейчас отдохнуть, чем потом упасть.
Все со мной согласились с явным облегчением, положили носилки и попадали на камни, кто где стоял.
Как ни странно, вызвать второе зрение у меня получилось легко. И я увидел всю нашу группу. Ауры всех в целом сохраняли естественный цвет, только заметно потускнели и местами приобрели оранжево-желтые оттенки. А еще я заметил очень большое рассеивание энергии в пространство. Сам я давно с этим справился, закольцевав на себя большинство энергетических каналов и создав улавливающий и возвращающий энергию обратно модуль, который работал постоянно. Вероятно, поэтому и чувствовал себя лучше остальных, предотвратив естественное и бесполезное рассеивание энергии.
А вот на Макса было страшно смотреть. Естественные синие и зеленые тона ауры практически повсеместно сменились на красные, оранжевые и желтые, а в местах повреждений было видно, как последние капли жизненной энергии вытекают из организма. Энергетический обмен в организме был необратимо нарушен. Я вдруг понял, что мы вполне можем не донести его даже до базового лагеря. Врачеванием на таком уровне я никогда не занимался. Но что-то делать надо — это я понимал отчетливо.
Я срочно развернул и активировал модуль по сбору и накоплению энергии. Проблемой оказалось то, что здесь, на леднике, ее просто неоткуда взять. Единственные источники — это мы сами, не забирать же у нас последнее? Она нам еще понадобится для транспортировки.
