— Тем самым ты докажешь, что недостоин называться джентльменом, и я поступлю соответственно.
— То есть все равно на меня нападешь?
— Правила это позволяют, — ответил он.
— Подавись своими правилами! — Я поставил правую ногу за левую, отпрыгнул, вытащил клинок и закрылся.
Он настиг меня в одно мгновение. Я продолжал отступать за ледяную глыбу, из-за которой он вышел. Мне совсем не улыбалось состязаться с ним в мастерстве, особенно теперь, когда я почувствовал его прыть. Отступая, парировать было легче. Клинок, впрочем, казался каким-то непривычным, и я быстро глянул на него, чтобы понять причину. Это был не мой клинок.
Дрожащий свет тропы, отраженный от льда, вспыхивал на спиральной гравировке. Я знал лишь один такой клинок и видел его совсем недавно в руке, вполне возможно, отцовской. Передо мною мелькал Грейсвандир. Я улыбнулся. Какая ирония! Это самое оружие сразило настоящего лорда Бореля.
— Ты смеешься над своей трусостью? — спросил тот. — Стой и сражайся, подлец!
Словно в ответ на его слова меня что-то остановило. Впрочем, пока я глядел на свои ноги, острие не пронзило меня насквозь, поскольку, судя по выражению Борелева лица, с ним случилось нечто подобное.
Торчащие изо льда руки крепко держали нас за щиколотки. Теперь был черед Бореля улыбаться. Он не мог больше наступать, но и я не мог сделать ни шага назад. А значит…
Он сделал выпад, я парировал из четвертой позиции, атаковал из шестой. Он закрылся. Сделал ложный выпад. Снова кварте и новый выпад. Ответный удар. Применить сиксте… нет, это обманный ответ. Поймать его в четвертой. Финт. Снова финт. Укол…
Что-то белое и твердое пролетело над его плечом и угодило мне в лоб. Я отклонился назад, но не упал — руки держали крепко. Впрочем, хорошо, что так вышло, — не то он пропорол бы мне печенку. Инстинктивно — или по волшебству, которое, я слышал, обитает в Грейсвандире, — я выбросил руку вперед как раз тогда, когда мои колени подогнулись. На клинок я не смотрел, но почувствовал, как он входит во что-то упругое Борель удивленно фыркнул и чертыхнулся. Юрт тоже ругнулся. Его я не видел, он стоял сбоку, вне моего поля зрения.
Впереди что-то вспыхнуло. Я напружинил колени, устоял, отбил удар, чуть не снесший мне голову, и начал выпрямляться. Оказывается, я царапнул Борелю плечо, и теперь из раны водопадом хлестало пламя. Тело его начало светиться, контуры ног расплывались.
— Ты одолел меня не умением! — вскричал он.
Я пожал плечами.
— А это и не зимние Олимпийские игры, — сказал я.
Он перехватил эфес, занес руку к плечу и бросил в меня клинок — как раз перед тем, как рассыпаться фонтаном искр и растаять в небе.
Я отбил клинок, и он упал левее, до половины вонзился в лед и остался стоять, дрожа, — такой себе скандинавский перепев артуровской легенды. Юрт подбежал ко мне, пинками заставил руки выпустить мои щиколотки и сощурился на мой лоб.
Что-то упало на меня сверху.
«Извини, начальник. Я попала ему в колено. Пока доползла до горла, он уже вспыхнул,» — сказала Фракир.
«Все хорошо, что хорошо кончается, — отвечал я. — Хоть не обожглась?»
«Даже жара не почувствовала.»
— Извини, что попал в тебя ледышкой, — сказал Юрт. — Я метил в Бореля.
Я пошел прочь от долины рук, обратно к тропе.
— Косвенно это помогло, — сказал я, но благодарить не стал. Кто его знает, куда он на самом деле целил?
Я оглянулся. Руки, которые Юрт только что пинал, показывали нам кукиш.
Откуда у меня взялся Грейсвандир? Смогло бы другое оружие так же поразить призрак Логруса? Значит ли это, что меня принес сюда все-таки отец? И что он знал: его клинок мне понадобится? Мне хотелось думать так, хотелось верить, что это был он, а не призрак Образа. А если это был он, то какова его роль во всей этой истории? Что он про нее знает? И на какой он стороне?
Ветер улегся. Мы шли по тропе, и торчащие изо льда руки держали факелы, освещая путь на далекое расстояние — до начала подъема. Больше никто не мешал нам идти по ледяной равнине.
— Из того, что ты рассказал и что я сам видел, — промолвил Юрт, — складывается впечатление, будто билет тебе выдал Образ, а Логрус пытается его прокомпостировать.
В это самое время лед начал взламываться. С обеих сторон к нам бежали трещины, однако у тропы замедлялись. Я впервые заметил, что она немного возвышаетсянад равниной. Мы шли как бы по дамбе, справа и слева ломался лед, но нам ничего не грозило.
— Вот вроде того, — прокомментировал Юрт. — А как ты вообще вляпался в эту историю?
— Однажды, тридцатого апреля… — начал я.
Мы карабкались на склон. Некоторые руки махали нам на прощание. Юрт показал им нос.
— Ты меня осуждаешь, что я хочу отсюда сбежать? — спросил он.
— Ничуть.
— Если это твое переливание действительно освободило меня от власти Логруса, я могу прожить тут неопределенно долго.
— Возможно.
— Вот почему я швырнул ледышкой в Бореля, а не в тебя. Помимо того, что ты сообразительнее и можешь отыскать-таки выход, он — порождение Логруса и в случае нужды не сумел бы поддержать меня своим огнем.
— Мне тоже об этом подумалось, — сказал я. Правда, в голову пришло другое возможное решение, но его я оставил при себе. — К чему ты клонишь?
— К тому, что буду помогать тебе чем сумею, только бы ты меня здесь не бросил. Прежде мы не ладили, но, если ты согласен, я готов все забыть.
— Я всегда был согласен. Это ты вечно затевал ссоры.
— Ничего не первым, — возразил Юрт. — Ладно, ладно, ты прав. Я никогда тебя не любил и, возможно, не люблю и теперь. Но не буду тебя подначивать сейчас, когда мы так друг другу нужны.
— Насколько я понимаю, я тебе нужен куда как больше, чем ты мне.
— Не спорю и потому не прошу, чтобы ты мне доверял, — сказал он. — А стоило бы.
Мы еще немного поднялись. По-моему, воздух начал теплеть. Наконец Юрт продолжил:
— Попробуй взглянуть с другой стороны. Я похож на твоего брата Юрта, каким он был некоторое время назад, — похож, но не на все сто. С того мгновения, когда мы пустились наперегонки, я двигаюсь в свою, отличную от его, сторону. Моя ситуация — только моя, и я не перестаю размышлять с тех пор, как обрел самостоятельность. Настоящий Юрт знает то, чего я не знаю, обладает силами, которых у меня нет. Однако я помню все, что было с ним до прохождения Логруса, и лучше, чем кто-либо другой, могу угадать ход его мыслей. Так вот, если он действительно так опасен, как ты говоришь, я тебе пригожусь, если надо будет предвосхитить какие-то его поступки.
— Тут ты прав, — согласился я. — Если, конечно, вы не найдете общий язык против меня.
