— На тебя — почти что нет, — сказал он. — А вот на эту бестолочь…
— Ты думаешь, она и вправду хочет нас предать?
Князь вздохнул, повел плечами, поморщился.
— Беда не в том, что она хочет нас предать, — проговорил он. — Если бы оно было так, я бы знал, что с ней сделать. Беда в том, что она сама не знает, чего хочет. Про иных людей говорят: «душа из воска», но воск все-таки застывает, у этой же что ни минута, то в новую сторону лежит душа. Говорит она одно, делает другое, думает третье и все это называет «быть самим собой». Диргель сказал, что порчи на ней нет, Моргот не успел поставить свое клеймо — но он, по всему видно, уже постарался сделать ее душу пожиже, чтобы отлить по своей форме, когда придет срок. Я охотно верю, Руско, что она подалась с нами не потому что все еще любит Саурона, а потому что ей в одно место ударила кровь, но я не знаю, куда она ударит, когда мы спустимся по ту сторону Криссаэгрим. И поэтому боюсь. Шкурой я чую, Руско, что удача отвернулась от меня, и все мои несчастья случались из-за женщин.
— Тогда почему ты…
— Не убил ее? — Берен сжал кулак. — Послушай, малый. Я убиваю тех, кого я ненавижу. Тех, кто называет себя моим врагом. Тех, кто заслужил. Но я никогда не убиваю тех, кто всего лишь может мне помешать. Лишь однажды я поступил противно себе — и, наверное, за это Судия с меня взыскал, почти лишив руки, когда она так мне нужна… Нет, Руско, я больше не буду его гневить и убивать для пользы дела. Будь что будет.
— Спасибо.
— Не за что. Я это делаю больше ради себя, чем ради тебя или нее.
Он покосился в ту сторону, где, сгорбившись, сидела у огня девица.
— Ты и в самом деле в нее влюбился по уши?
— Не знаю, — признался Гили. — Когда я… ну… я и сам себя не понимал.
— Ага… Будь это в другое время, в другом месте, я бы слова не сказал. Но сейчас, Руско, мне очень нужно, чтобы ты не терял головы. Я знаю, что мед в этом дупле сладкий — но уж больно пчелы злые. Если бы ты начал лазить за ним немножко раньше, ты бы уже знал, что пасека большая, есть из его выбирать. Но по первому разу всегда кажется, что рыба есть только в одной речке, а в другие не стоит и удочку забрасывать. И из-за этого мужчина начинает делать глупости… А иной раз — и подлости… — он помрачнел. — А, вот и лорд Даэрон идет. Присаживайся, певец Тингола. Есть эль и вяленое мясо, угостись.
— Не хочу, — Даэрон сел рядом на камень. — Берен, я слушаю, о чем говорят твои люди, и мне это не нравится.
— О чем же они говорят?
— Они болтают, что твой названый брат обезумел от любви, а ты не решаешься принудить его бросить здесь морготову девицу. Болтают, что она — кхайрэт, демон, посланный вам на соблазн и раздор.
— Я им сейчас покажу соблазн и раздор, — оскалился Берен и, вскочив, крикнул: — Брандир! Мерет! Поднимайте людей! Лорд Элвитиль, командуй эльфам в седла, мы едем дальше! Засиделись.
— Ярн, лошади устали, — несмело возразил Мерет. — Они падут, едва мы перевалим через Анах.
— Значит, бросим их и поскачем на запасных. Время дорого!
Элвитиль не зря срезал путь — тропка вывела отряд на самую середину перевала Анах, верхнюю точку водораздела. Узкая тропка шла меж стеной и пропастью, и лошадям обматывали головы плащами, чтобы они не боялись шагать, но когда страшная дорога осталась позади, им открылся ровный, почти пологий широкий спуск в Нижний Белерианд. Здесь брала начало река Миндеб.
— Даэрон, — конь Берена поравнялся с конем эльфа. — Я так понял из твоих слов, что на Тол-и-Нгаурхот ты с нами не пойдешь.
— Мне нечего там искать. Мой король послал меня за своей дочерью.
Берен кивнул.
— Тогда у меня будет к тебе просьба. Прихвати девчонку, доставь ее в Бритиах.
— Ты меня с кем-то путаешь, князь Берен, — Даэрон повернул к нему холодное неподвижное лицо. — Я не сторож сумасбродным человеческим девицам, не твой вассал, которого можно гонять с поручениями, и не наемник.
Берен сжал зубы, насколько это позволяла разбитая скула, но удержал себя в руках.
— Даэрон, я сейчас говорю о жизни или смерти. Если эта дурочка что-нибудь выкинет, мне или Руско придется ее убить, и его сердце будет разбито, потому что он любит ее, а я его люблю как брата. Есть в тебе хоть капля милосердия, Даэрон? Ты же сам знаешь, что такое любовь — мыслимо ли заставлять человека выбирать между возлюбленной и братьями по оружию. Лучше смерть, чем такая мука.
— И ты смеешь напоминать мне о любви?
— Смею, Даэрон — я ведь ухожу, а любовь оставляю тебе. Слушай, ну что тебе стоит — ведь все равно ты едешь туда, раз не нашел ее здесь!
— Я полагаю, это лишний разговор, Берен. Она будет задерживать меня, а любое промедление в этих поисках подобно смерти.
— Проклятье, — горец стегнул коня и обогнал Даэрона.
Они скакали весь день — так, что несколько коней пало, и тем, кто на них ехал, пришлось пересесть на запасных; а на ночь они остановились в месте, называемом Кирит-Мегил, Ущелье Меча. Мало кто знал о нем. По преданию, здесь Астальдо бился с Морготом, ударил врага мечом, промахнулся и проложил лезвием это ущелье в гряде Криссаэгрим.
Ущелье и вправду было прямое, а стены его — отвесные, словно вырубленные исполинским мечом. По дну ущелья пролагало песчаное русло речки, наполнявшейся только во время дождей — она так и звалась: Сухая речка.
Это была предпоследняя ночевка — послезавтра их поход завершался победой или гибелью. Послезавтра на закате они должны были брать Тол-и-Нгаурхот.
* * *
— Их около полутора сотен, — сообщил Хисэлин. — Люди, ни одного орка. Костров не жгут, караулы стоят у входа в ущелье.
— Больше ничего не видели? — спросил Фейнарин.
— С ними есть темноволосая женщина небольшого роста, — решительно сказал Линдо, разведчик.
Он долго думал, говорить это Фейнарину или нет — подобраться ближе и наверняка разглядеть, кто она, не сумел, уверенности в том, что это Лютиэн — не было, но и твердо сказать, что это не она, Линдо не решился бы.
— Ты видел ее?
— Мельком, — нолдо глядел в глаза своему вождю прямо и твердо. — Ее стерегли двое. Лица не видно. Короткие черные волосы. Ее охраняют, очень похоже, что она пленница, хотя и не связана.
— А пес? — как можно спокойнее спросил Хисэлин. — Пса ты заметил?
— Хуан никогда не позволил бы взять ее, будь он жив, — Фейнарин ломал в пальцах сухую веточку.
Чем дольше он находился рядом с Хисэлином, тем больше ему казалось, что тот ищет не Лютиэн, а банду орков, с которыми можно было бы славно подраться. Это ему не нравилось. Не нравилось и смутное ощущение беды, исходящее от Хисэлина. Не то чтобы Фейнарин верил в морготову скверну, о которой говорят барды — но в беглых пленниках и в самом деле порой было… нечто. Фейнарин знал одного такого, еще там, на востоке. Он был удачлив, странно удачлив. Захваченный во время разведывательной поездки через шесть лет после Аглареб, бежал на девятом году плена… Присоединился к Маэдросу, хотя сам был из нолфингов. И несколько раз чудом спасался во время рейдов в Синие Горы, сталкиваясь с превосходящими силами орков. Все, кто был с ним — гибли, а он — спасался…
