– Итого, Матрена, твоих три с полтиною…
– Сыпь… – Матрена, сидевшая рядом на лавке и в компании других старух чистившая лозу оттянула карман на фартуке, – А полтину себе оставь. Я у твоей мамки молоко брала. У меня-то Маруська отелилась – ей самой надоть…
– Сча пометим… – высунув язык от усердия Язькин нацарапал карандашом цифру в блокноте, – Эх… Хорошо выходит. А если Гаврилыч намастрачится таки кресла плести…
– Намастрячится – куды денется… Что- часто спрашивают?
– А то! Что дачнику ещё делать? Сидеть в кресле да птичек слухать. Хорошая у них жизнь!
– У тебя тоже не плоха. С утра моцоцикл свой завёл, пол дня в теньке посидел, потом обратно приехал и с обеду свободен.
– Ага – свободен! Сча батя поймает – огород полоть заставит!
– Ничо – не переломишься. Батя твой своё отработал. И ногу на войне оставил. А все равно как утро, так он по хозяйству хлопочет. И моцоцикл тоже евойный.
Ему его выдали чтобы он по дохторам катался, а ты на ем корзины возишь.
– Так ваши же корзины!
– И шо? – Матрена взмахнула пучком очищенных прутьев намекая что Язькин- Мелкий ещё достаточно мал чтобы получить по заднице, – Один хрен бестолочь – скорей бы в армию забрали! Мож там уму разуму научат.
Их препирания прервала появившаяся на дороге машина. Проводив взглядом чёрный САЗ который, переехав через мост, сперва остановился перед воротами, а потом заехал внутрь, жители Корзиновки переключились с моральных качеств Язькина-Мелкого на более интересную тему.
– Зачастили… Ездют и ездют. Никитишна – чё там? Сын ничё не сказывал?
Сын Валентины Никитичны служил в каких-то жутко секретных войсках и через это она считалась более сведуща в гостайнах чем остальные. Репутацию надо было поддерживать, поэтому небрежно поправив платок та тоном, которым говорят с дураками не знающими очевидных вещей, фыркнула: “Дачи там профессорские. Сто раз уже сказывала.”
Остальные посмотрели на ворота, возле которых стоял не ВОХРовец с карабином, а настоящий автоматчик, потом снова на Никитичну. Верить что там, на территории между Большовкой и вытекающей из неё, а потом снова впадающей Меньшовкой, просто дачи, никто не хотел.
– А чеж их сторожат-то так? – с подозрением поинтересовалась Матрена, – Я давеча грибы собирала, к забору подошла, да тот солдатик на меня так рявкнул что я чуть прям там не преставилась.
– А потому и сторожат, что ежли не сторожить, то ты по грибы, другой по ягоды, Язькин со своими корзинами заявится. А там такие умищи отдыхают, что каждое слово – на вес золота.
– И чё мы им – мешаем что ли?
– А то нет! Там мож профессор новый закон природы почти придумал, а тут ты на Язькина орешь, Маруська твоя мычит, Гаврилыч к нему со своими разговорами лезет. И все – пропало открытие!
– А я вкруг через Хворостинки ездил за Меньшовку, – похвастал своей осведомленностью Язькин, – Так там с дерева видать малеха здания большие, как в городе. А ещё я девчонку видал. Сама бледная, а волосы синие. На меня смотрела.
– Так-то – пансионат. Места у нас хорошие, воздухи свежие. Вот там и построили рядом с дачами пансионат для детишек хворых. Сам же говоришь – бледная.
– А чем она хворает, что волосы синие?
– Да кто-ж знает? Мало что-ли хворей на свете? Небось потому в тот пансионат и определили, чтоб к профессорам поближе, которые эту хворь изучают…
Никитична, довольная тем как сумела сплести все факты в одну версию, гордо вздернула голову и взяв новую охапку прутьев принялась орудовать ножом.
…
Гущин ждал Пастухова у машины. Увидев бывшего шефа он шагнул вперёд пожимая ему руку.
– Лично за вами приехал.
– Да не стоило. У тебя там, наверное, дел накопилось.
– Потому и приехал. Я то думал что у зама полно забот. Мол вы сидите, на меня всю рутину скидываете, а сами в мыслях о высоком чай пьете. А как сам в то кресло сел, так прям не знаю за что и хвататься. Всем что-то надо, каждый час новые сведения, задачи раздать, документы просмотреть, каждому сказать куда бечь, куда волочить, кого волочить, а кого бросить. Голова разрывается. Зато понял почему вы совещания по важным вопросам на ночь глядя всегда назначали. Днем сосредоточится не дадут.
– Ничего – привыкнешь.
– Привыкну – куда денусь. А пока вот смалодушничал. Узнал что вас Матренин отпустил и решил сбежать ненадолго. Ну что – как вы тут?
– Да по разному. С одной стороны – до сих пор не отпускает. С другой – отдохнул немного. Мысли в порядок привёл. Ты уж извини что в курс дела ввести не смогу…
– Сможете. Матренин дал на вас “гарантию”. Полную. Голову на плаху кладет. Так что может рано вы на пенсию?
– Матренину-то я верю… – Пастухов вздохнул, – Себе уже нет. А без такого доверия я не работник…
– Не пугайте меня. Давайте, для подъема настроения, я вам новости хорошие расскажу.
– Тогда пошли прогуляемся. Хорошо тут..
Махнув водителю подождать, Гущин пошёл за Пастуховым по дорожке.
– В общем, Семен Николаевич поговорил кое с кем и пробил реконструкцию личности этому Пичугину. Иван Демидович, конечно, себе уже все волосы на голове выдрал и за бороду взялся, но, как выяснилось, дело стоящее. Матренин Пичугина чуть ли не под микроскоп засунул, или что у них там, и нашёл таки какую-то связь вовне. Отследив которую удалось обнаружить такое, что весь Институт сейчас бегает как растревоженный муравейник.
– Настолько серьёзно?
– Да. Я почти ничего не понял – Матренин окончательно на высокий научный стиль перешёл, но судя по тому что я разобрал, там настоящая “комната трофеев” как у серийного убийцы.
– В каком смысле?
– Сотни тысяч личностей. Личность Пичугина оттуда удалось выдернуть. Она, конечно, пережила основательный распад, но Матренин говорит, что имея хотя бы это, восстановить его теперь вопрос техники. Они надергали кучу всего с родственников и знакомых, и собираются вернуть обществу полноценного человека, гражданина и инженера. Реабилитация, само-собой будет долгой, но, думаю, после всего пережитого это пустяки. Так что порадуйтесь за соседей.
– Это действительно хорошая новость… А с моим наследством как? Продолжили работу?
– Да. И перспективы там есть. Но вы же не хотели чтобы я при вас текучку обсуждал? Хотя, напоминаю про “гарантию”.
– Не надо. Раньше тоже гарантия была. Я верю что у вас там все под контролем, а большего мне и не надо. Ладно – поехали уже.
– Так быстро? Может ещё погуляем?
– Зря ты признался что отлыниваешь, – усмехнулся Пастухов, – Думаешь я в отставку подался, так теперь меня можно не боятся? Не брат. Я тебе даже так спуску не дам.
А если серьёзно, то Лида, наверное, извелась уже вся. Домой хочу поскорее…
…
Старухи на лавке замолчали глядя на остановившуюся возле них машину. Задняя дверь открылась и оттуда вышли двое мужчин. С виду возрастом они были не сильно старше Язькина-Молодого, но у одного виски уже были посеребрены сединой, а второй был белый как лунь.
– Мать… – спросил седой оглядывая развешенные на заборе сплетенные корзины, – А за сколько отдадите?
– А вам куды? – осторожно поинтересовалась Матрена, потому что на секунду ей показалось что глаза седого смотрят ей прямо в нутро, – По грибы, али для красоты?
– Жену хочу порадовать. Сто лет уж с ней никуда не выбирались. Думаю вот, по лесу прогуляться. Мне небольшую – грибники мы с ней те ещё.
– Ну тогда вот эту. Ежли для супруги. Чтоб таскать не устала.
– Давайте… – седой взял корзинку, покрутил, помял проверяя как пружинит и повернулся к спутнику, – Пал Палыч – займите? А то разбаловала меня ведомственная столовка – совсем деньги с собой перестал носить.
– Да пустяки. Считайте что подарок.
– Нет – вы от меня так дёшево не отделаетесь, – седой добродушно усмехнулся и ещё раз повертел корзинку в руках, – Я значит, Алексею Григорьевичу, по полтинику скидывался, а вы решили корзинкой обойтись? До дому доберусь – отдам.
Посмеявшись они сели в машину и уехали. Никитична назидательно подняла палец вверх.
