Берен не понаслышке знал, что гаур может голодать без особого риска целую неделю. На тварь явно наложили заклинание: человек не мог потерять сознание или покончить с собой, волчица не могла успокоиться. Она не столько жрала, сколько рвала в куски.
Количество рывков сократилось до шести. Пяти. Четырех. Потом и на четвертый не хватило сил. Колени подломились, но упасть в полужидкую грязь не позволила скрученная цепь. Берен снова повис, и боль впилась ему в плечо. В миг просветления он сумел встать и раскрутить цепь обратно. Теперь можно было упасть на колени — что он и сделал.
Безумие снова завертело его в своем колесе. Вися на бревне, он старался напоследок напоить свои глаза синевой и думал, что ему выпало умирать в удивительно хороший осенний день.
А потом он умирал — и синее небо подергивалось алым.
— Мама, зачем орки привязали дядю к коновязи? Его будут убивать?
— Нет, хиньо. Его будут пытать. Убивать будут нас.
— Это так же больно, как бьют?
— Больнее. Но не так долго. А после этого мы будем свободны и ночью уйдем по лунной дорожке на небо.
— И увидим там дэйди?
— Да, сынок.
Он странствовал в безвременье своей памяти, пока не настал черед Нэндила.
Он пытался вырвать себе глаза, чтобы не видеть, как Нэндил умирает. Он бы сделал это, если бы цепи позволяли дотянуться до лица рукой.
Он погрузился в тягостное, невыносимое оцепенение, когда Нэндил умер.
Кто-то пытался достучаться до его мыслей — но Берен не понимал того странного чувства, которое тревожит какой-то еще живой кусочек его сознания. Он забыл, что это и как это делается.
Кто-то звал кого-то по имени.
— Айменел! Не делай так, не нужно!
Финрод впервые заговорил в этой яме.
— Я… — глухо сказал Айменел, — Не могу больше. Я боюсь. Прости, король.
— Айменел, остановись. Надежда еще есть. А если бы ее и не было — ты не можешь оборвать свою жизнь, ибо не ты ей положил начало.
— Да… знаю… Но я больше не могу. Прощай, государь. Прощай, Берен.
— Прощай, — тихо сказал горец.
— Берен, скажи ему что-нибудь! Останови его! Айменел, если ты так сделаешь, ты поступишь бесчестно — ведь Берен не может умереть по своей воле!
Айменел всхлипнул и — было видно — заколебался. Но Берен не смог удержать стона.
— Зачем? — проговорил он. — Ты думаешь, мне радостно будет смотреть, как вас рвет волк? Или думаешь, что я не поступил бы так, будь это в моей воле? Саурон назначил нас служить друг другу орудием пытки — почему ты хочешь удержать того, кто бежит от этой службы? Прощай, Айменел.
Он никогда прежде не видел, как это происходит, хоть и слышал о таком — юный эльф закрыл глаза и легкое, золотистое сияние жизни, которое окружало эльфов — померкло, а вскоре и вовсе погасло. В глазах Берена Айменел сделался серым и холодным, как камень, к которому был прикован. Дыхание прервалось еще раньше. Сияние в последний раз пробилось вспышкой — так сполох пробегает по угольку, если на него подуть — и умерло совсем. Цепи звякнули — Айменел повис.
— Вот это, — тихо сказал Финрод. — Мне будет очень трудно тебе простить.
— Я сам себе не прощу. Не этого — а того, что обгадил все дело и не смог вас выручить.
— То было не в твоей воле. А это — в твоей.
— У каждого есть право на достойную смерть.
— А право на жизнь?
— Мы не выживем.
— Откуда ты знаешь, что произойдет через час?
— Через час тварюга примется за кого-то из нас. Если за меня — я поблагодарю всех богов.
— Ты просишь смерти, Берен?
— Я только о ней и молюсь, — ответил человек — и запоздало сообразил, что Финрод этого вопроса не задавал.
— Ты знаешь, как ее поторопить. Слово, Берен. Всего несколько слов.
Горец посмотрел на Финрода. Он лишь теперь заметил, что король стоит прямо и делает то же самое, что он делал бесконечное время назад — скручивает цепь. Но не посолонь, как делал Берен, помня, что эльфы обычно нарезают «хитрые гвозди» именно так — а противосолонь.
— Хорошо, — внезапно сказал эльф. — Хорошо, Берен. Скажи ему то, что он хочет услышать. Скажи.
Берен очень плохо соображал, но тут словно кто-то вложил понимание ему прямо в голову и в сердце.
— Гортхаур! — крикнул он, не особенно притворяясь находящимся у последней черты безумия. — Я ничего не знаю об осанвэ! Это все Финрод. Это он придумал заклятие, которое дало мне ложную память. Я не знаю, как это делается, клянусь.
От хохота, казалось, по подвалу пошел сквозняк — хотя это только казалось. Берен уже знал, чем вызвано это движение воздуха. Он выпрямился и подобрался снова.
— Раз ты не знаешь — тебе незачем жить, — сказал Саурон. — Прощай, человек.
Его давящая воля покинула подземелье. Из черного провала показалась огромная голова, блеснули глаза. Волчица пропихивалась через дыру, в которую она прежде проходила свободно.
Но Берен не смотрел на нее. Он смотрел на Финрода.
То ли это произошло только что, то ли Берен прежде был слеп — но сияние жизни, окутывающее эльфа, пылало как раскаленный горн. На лбу короля нолдор выступил пот, тело напряглось в усилии, которого Берен не мог не то что сделать — вообразить.
Финрод рванулся только раз — и один крюк вылетел из стены, а звено цепи, закрепленное за второй — лопнуло…
* * *
Драуглин обманули. Повелители обманули Драуглин! Она не знала, что ее закроют здесь вместе с мясом насовсем. Не знала, что ее заставят жрать мясо — а если она попробует не жрать слишком долго, изнутри придет Боль. Это было так Неправильно! Повелители — лжецы. Она не хотела жрать даже то свое любимое мясо, на которое получила разрешение — но Воля была над ней и она, стеная от ярости, поползла в яму.
Она не знала, что здесь будет Повелитель, что Повелитель ударит ее цепью.
Это было Больно!
Откуда била цепь, откуда шла Боль — она не могла понять. Повелители — лжецы, они наказали ее, обрекли на смерть, но за что? Что Драуглин сделала плохого? Разве не свирепых, не сильных рожала она щенков? Разве не кормила, не ласкала их? Разве ослушалась хоть раз Повелителей? Разве они сами не разрешили ей брать это мясо — да не то что разрешили, заставили! И теперь за это бьют?!
Повелители! Предатели! Убийцы!
В отчаянии Драуглин кинулась в сторону — и обида обожгла ее еще больше. Это не Повелитель, это мясо било ее цепью! Драуглин уже не хотела, не могла жрать — но она разозлилась. Мясо не может ее бить — оно не может бить вобще никого, оно может только кричать и умирать, или умирать молча! Мясо, которое бьет гаура — это Непорядок, это страшный Непорядок!
Драуглин бросилась…
* * *
…лопнуло, и Финрод упал на колени и локти — вес высвободившейся цепи бросил его вперед. Не давая себе передышки, эльф вскочил на ноги и бросился к волчице, ударив ее по голове цепью.
