Ещё больше беспокойства вызывало воспоминание о непокорном хуторянине. Не то беда, что Торп не явился на господский двор, беда, что он при этом остался жив. Доверенные люди рассказали, что видели Торпа в Ансире, а потом в Хольмгарде, и никакого ошейника на беглом мужике не было.
Разгневанный кёниг хотел было пустить по следам ослушника железного червя, но потом передумал. И без того верное колдовство уже дважды подводило хозяина. Дважды, потому что самозваный племянник тоже был жив и на свободе. Дер Наст плохо умел смотреть вдаль, но в те места, где ему удалось побывать, заглянуть мог. Через месяц после возвращения из норгайского похода, когда наконец выпал свободный час, кёниг вздумал полюбоваться залитым камнем племянником, но вместо того увидел, что кристалла слез нет, а из разговоров служителей сумел понять, что Ист исчез из храма в тот самый день, когда дер Наст громил изнеженный южный городишко. Худо, когда в душу заползает сомнение в собственных силах. Дер Наст положил в душе не вспоминать о тех событиях и с удвоенной энергией занялся устройством домашних дел. Укреплял город, а пожары уничтожали его, строил корабли, а ураганы расшибали их в щепы, прежде чем суда коснулись воды.
Длиннобородый Парплеус ежедневно волховал в своей келье и уверял, что полностью оградил сеньора от вредного влияния ущербной луны и умышлений медиумических духов. Дер Наст мрачно слушал обещания, и наконец, когда учёный чародей объявил, что собирается прибегнуть к методам каллопедии, кёниг не выдержал:
— Я не сомневаюсь, что ты мастер агглютинации, — произнёс он, и Парплеус вздрогнул, услышав из уст неуча столь изысканное слово, — но сейчас мне нужно дело.
— Именно это я и предполагал! — вскричал чародей. — Методы каллопедии я изучал у друидов Бэра…
— Что-то я не заметил, чтобы после тебя в замке появились красивые дети. — Кёниг пропел эти слова почти нежно, а в следующее мгновение Парплеус схватился за рассечённое ухо.
— Ваша милость, вы же обещали!…
— Ты тоже много чего обещал. Давай, чародей, метни в меня молнию, преврати в мокрицу, уховёртку, паука. Что же ты, я жду…
Парплеус стоял замерев, словно лягушонок, увидевший голодного полоза. Струйка крови сочилась между пальцами.
— Трус! — В голосе дер Наста звучало презрение. — Трус и бездарность. Все твои премудрости происходят из одной великой науки — дактилософии!
— Ваша милость, такой науки нет, — посмел возразить Парплеус. — Есть дактилономия, дактилография, даже дактилология есть, а дактилософии нет и никогда не было. Да и что могла бы изучать подобная наука?
— Плохо же ты знаешь себя. — Дер Наст улыбнулся, обнажив тридцать два крепких зуба. — Дактилософия — наука о том, как высасывать мудрость из пальца.
Парплеус жалко выпрямился, стукнул в половицы жезлом.
— Нет такой науки! — тонко закричал он. — Вон отсюда! — взревел в ответ дер Наст. Где-то, осыпаясь, зазвенело стекло, пламя на свечах качнулось, а рык повелителя мечей вынес Парпелиуса из комнаты и заставил кубарем скатиться по крутой деревянной лестнице. В четверть чaca, даже не перевязав обидной раны, мудрец собрался и, оседлав лошадь, на которой обычно Сопровождал кёнига, покинул замок и негостеприимный город Снегард. В спешке Парплеус забыл, что лошадь принадлежит не ему и, значит, в глазах окружающих он навеки останется конокрадом.
Кобыла, испробовав шенкелей, с ходу взяла в галоп, поскакав по привычной тропе к заповедному лесу, куда обычно выезжал на охоту кёниг вместе со своей свитой. Опомнился Парплеус только через час, когда под копытами лошади заиграли прогнившие брёвна гати.
— Ты куда меня везёшь, шваль проклятая? — завопил колдун, но, памятуя, как тонул в этих местах, повод трогать не стал. Животное, в силу своего неразумия, лучше знает, как ходить по болотам.
Шумно фыркая и тряся головой, лошадь выбралась из топи на крепкое место и пошла в гору. Подъехав к заброшенному Торпову жилищу, Парплеус спешился. Неодобрительно оглядел корявых идолов, потом толкнул дверь и сунулся в затхлый полумрак хибары.
Сначала показалось, будто огромная крыса сидит на столе, и лишь затем отшатнувшийся чародей сообразил, что перед ним не зверь, а махонький человечек с лисьей мордочкой.
— Сгинь! — возопил Парплеус, пытаясь вспомнить давние уроки демонологии.
— Сам сгинь! — парировал малютка и без запинки выпалил замысловатый экзорцизм.
— Коллега?… — изумлённо протянул маг. — Вот уж не ожидал встретить в этой глуши образованного человека!…
— Что поделаешь, — вздохнул Сатар. — Судьба, козни завистников…
Через полчаса они были закадычными друзьями и даже чуть было не затеяли спор о значении слова “диафания” применительно к проблеме сверхчувственного восприятия. Однако голод и боль в покалеченном ухе заставили Парплеуса опомниться.
— Как бы отсюда в город попасть? — спросил он робко.
— В город мне нельзя, — рассудительно произнёс Сатар, — разве что совсем ненадолго, по делам. А вообще, тут Снегард неподалёку.
— А вот в Снегард нельзя мне, — признался и Парплеус. — Даже ненадолго и по делам.
— Тогда Ансир. До него подальше, но тоже дойдём.
— Там же болото! — перепугался мудрец. — Прорва непроходимая!
— Стылая Прорва — фактор, конечно, фрустрирующий, но не фатальный, — заметил Сатар.
Знакомые, привычные слова успокоили измученную душу, и двое магов, взгромоздившись на кобылу, отправились в путь по бездонным топям. Уже в дороге Сатар понял, что там, где пройдёт он, далеко не всегда будет пропущен всадник. Коротышка пригорюнился было, потом повеселел, решив, что ежели коллега потонет, то, значит, такая его судьба. Однако случилось так, что доброе расположение светил позволило им ступить на одну из волшебных троп, и к вечеру путники узрели неприступные частоколы Ансира.
Воспрявший духом Парплеус, стараясь заглушить сосущее чувство в пустом желудке, громогласно рассуждал о сути природной магии и о непонятном отсутствии магических потоков в данной местности. Сатар, некогда на своей шкуре испытавший силу этих потоков, помалкивал и лишь у самого города, сползши с конской шеи, произнёс:
— Друг мой, хотите небольшое пророчество? Запомните: “Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот”. Это нехорошее место, силы зла властвуют здесь безраздельно.
— Я запомню ваш совет и буду по возможности всегда следовать ему, — поблагодарил Парплеус.
Покинув взбудораженный Норгай, Ист самой прямой дорогой вернулся в Соломоники. Здесь едва наступил полдень, жаркий, как всегда в это время года. Однако улицы были пусты, даже уборщики не вышли на работу, приходя в себя после безумной недели. Завтра город, зевая и постанывая, примется за будничные дела, а сегодня все спят.
Тихие дома остались, как и прежде, тихими. Где искать Роксалану? И ещё надо помнить, что тебя знает всякий прихлебатель ветреных братьев, и, значит, придётся скрывать свой настоящий облик.
Ист медленно брёл по мостовой одного из университетских кварталов. Здесь не было купеческих контор, не было и притонов. Здесь жили профессора, учёностью сравнимые лишь с мудрым Парпляком, магистры и бакалавры, мечтающие о научной карьере, насквозь пропылённые библиотекари и архивариусы, студенты, предпочитающие учёный диспут бездельному сидению в кабаке. Оно и неудивительно, в кабаке надо платить, а во время защиты диссертации соискатель кормит и поит всех участников диспута бесплатно. Короче, здесь проживал благоприличный люд, и даже бордели здесь были свои, исполненные чинного спокойствия.
Сам Ист принял облик глубокого старика, не то нищего, не то впавшего в ничтожество наставника. На такого здесь никто не обратит внимания. Гнать его не за что, замечать — незачем. Постукивая клюкой, Ист выбрался на перекрёсток. Вот кряду несколько домов, не пылавших огнями во время праздника. У них и сейчас, несмотря на яркий августовский день, закрыты ставни. Кто там живёт? Простая природная магия не позволяла взглянуть сквозь кирпичную стену, разве что прежде развалив её. Прав был учитель, проклятое место — город. Может быть, любимый человек в двух шагах, а ты его не слышишь!
Потом Ист увидел Роксалану. Она выбежала на перекрёсток, растрёпанная, в измятом платье, заметалась, не понимая, куда спешить дальше. В это мгновение Ист ясно и отчётливо увидел, что она прибежала сюда, потому что сквозь мёртвый кирпич и убитое дерево сумела расслышать его зов. Ист шагнул навстречу, неосознанно возвращая себе первоначальный облик. Он не заботился о том, что может подумать случайный свидетель и чем обернётся дело, если этим свидетелем окажется кто-то из прислужников Нота и Зефира. Единственное, что его беспокоило, — не испугать молодую женщину своим неожиданным превращением.
Впрочем, этот страх оказался беспочвенным. Роксалана громко всхлипнула и уткнулась лицом в грудь Исту. Они замерли так, обнявшись, стоя на самом перекрёстке и не видя никого. Ранний прохожий — старичок-прозектор, поспешавший в анатомический театр, чтобы по холодку заняться жертвами праздничного буйства, лишь покачал головой неодобрительно и проворчал в пожелтелые усы:
