Волюнд взобрался на вершину утёса, волоча за собой крылья. Широко легла перед ним бушующая морская равнина. Окутанный белой пеной прибоя, высился вдали берег…
Он грудью встал против ветра и надел на себя крылья, отливавшие нетронутой белизной. И распахнул их, еле заставив подняться свою правую руку. Крутым и коротким будет его полёт и завершится в море, у каменных ног этих скал…
Он вдохнул побольше холодного воздуха и шагнул вперед, на самую кромку утёса, стремительно обрывавшегося вниз. И уже занёс ногу над пустотой, когда ветер вдруг с бешеной силой ударил его в грудь, хлестнув по лицу внезапным дождем!.. И не выдержали, подогнулись больные колени. Скрипнул зубами Волюнд и навзничь повалился на чёрный гранит. Хрустнули о камень тростниковые рамы. И ветер, свистевший над морем, принялся растаскивать лебединые перья…
И пока он лежал так, не в силах даже доползти до края и рухнуть с него вниз, – показалось, будто чёрные тучи опустились к самой воде, и подскакал к утёсу чудовищный серый конь о восьми ногах, одинаково быстро скользящий по воздуху, по морю и по твёрдой земле. И сидел на нём воин в развевающемся синем плаще и шапке, надвинутой на самые брови. И смотрел на Волюнда единственным оком, сжимая в руке копьё. Билась на ветру длинная седая борода. Два ворона каркали на плечах…
– Это ты! – сказал ему Волюнд. – Нехудо ты сделал, приехав сюда. Твои воины изранили меня, и я умираю. Теперь ты радуешься, Один?
Один ответил:
– Не радуется мудрый, если видит, что не сбылась его воля. Я не погибели твоей добивался, кузнец. Смени ты свой молот на секиру и меч, прославилось бы в битвах и твоё имя, и моё. Подумай! И суша и море содрогнутся от страха, когда я стану покровительствовать тебе!
– Нет! – сказал Волюнд. А может, ему лишь показалось, что он выговорил это вслух.
– Подумай! – повторил Один, замахиваясь копьём. Но для Волюнда уже не было страха.
– Нет! – молча сказал он ему и в другой раз. – Вечно будет мой молот вновь поднимать всё то, что разрушишь ты, жаждущий битв!..
Ничего больше не сказал ему предводитель Богов. Каркнули вороны у него на плечах. Вздыбился восьминогий конь Слёйпнир, взвился к облакам и пропал…
Готторм и Хильд остались у лодки, а Сакси отправился с сестрой. Никто не встретился им на пути, лишь ветер одно за другим опускал на тропу белые перья. Когда они поднялись на макушку скалы, Сакси обвёл глазами пасмурное небо и сказал:
– Прошло стороной!
Это Бёдвильд было простительно падать на колени, приподнимать Волюнду голову и спрашивать, слышит ли он её. Воин не плачет – воин высматривает крадущуюся опасность. И тот бессовестный лжец, недостойный имени викинга, кто скажет, что у Сакси хоть чуточку защипало в носу!..
Наконец Волюнд очнулся. Открыл глаза. Увидел над собой заплаканное, любимое лицо. И улыбнулся. Он сказал:
– Бёдвильд… А я уже думал, что больше тебя не увижу. Теперь мне незачем умирать.
Бёдвильд обнимала его, плача и смеясь. Волюнд сказал:
– Я не умру. Пока тебя не было, приезжал Один… Он говорил со мной. И я так понял его, что он мной недоволен и моя душа ему пока не нужна…
Потом он обратился к Сакси. Он сказал:
– Тебе следует знать. Я сражался с твоим отцом. Я оставил его в хижине. Сходи к нему, если хочешь.
Бёдвильд кивнула.
– Сходи, братец…
А сердце так и замерло у неё в груди при этих словах.
Сакси убежал и вернулся, проворный, как золотистая белка, снующая в сосновых ветвях. Он сказал:
– Отец наш сидит в хижине, прикованный за ногу цепью.
И снова смотрел вперёд зоркоглазый Готторм, устроившись, как прилично храброму, на носу корабля. А Сакси сын Нидуда конунга, пренебрегая кормовым сиденьем, стоя держал руль. А Волюнд лежал на дне лодки, укрытый от холода остатками крыльев, и его голова покоилась на коленях у Бёдвильд. Он крепко спал, потому что силы его оставили. И сидела над ним одна-единственная, первая и последняя его любовь. И это было для него самым лучшим лекарством и прекраснейшим из снов, являющихся наяву.
Солнце готовилось скрыться из глаз, чтобы жители срединного мира отдохнули от блеска его лучей, а звери, промышляющие в ночи, смогли добыть себе пищу. И ветер, по-прежнему сильный, гнался за ним с послушной сворой облаков, рыже-серых, как стая волков, бегущая мимо костра…
Готторм вдруг сказал, указывая вперед:
– Паруса!
– Где? – спросил Сакси, недовольный, что не сумел первым их разглядеть. Потом присмотрелся: – Это боевые корабли! Четыре корабля, и правят сюда!..
Он отдал команду и повернул рулевое весло, надеясь спрятаться за островами. Четыре корабля, как один, повернули следом за лодкой.
– Мы зря сделали это! – сказал Сакси. – Они решили, будто мы их испугались!
Бёдвильд молчала.
Сын Нидуда конунга хорошо знал, что добра от подобной встречи ждать не приходилось; однако его решимости это не сломило. Он приказал:
– Роняй парус, Готторм ярл! Пусть видят – мы не бежим!
Закатное солнце поджигало полосатые полотнища ветрил. Стремительно мчались над волнами узкие чёрные корабли, похожие на распластавшихся в беге коней. И вот они уже вплотную приблизились к лодке и закачались вокруг, нависая над нею оскаленными пастями чудовищ, украшавших носы.
Гордо выпрямившись на корме, Сакси оглядывал незнакомые, усатые, скуластые лица, гривы волос, мокрых от брызг… Потом крикнул:
– Если вы с миром, так ступайте себе мимо! А если вы враги, так знайте, что без боя нас не взять!
С кораблей раздался одобрительный смех. Кто-то сказал:
– И сразиться бы, да боязно промахнуться по тебе, храбрец, уж очень ты мал! А что, будто не случалось тебе ни от кого убегать?..
Присутствие Готторма не дало Сакси слукавить. И он ответил, уязвленный в самое сердце:
– За это не поручусь, но от тебя-то я ни разу не бегал!..
Ещё громче засмеялись на кораблях.
На одном из них, на том, что был длиннее и больше всех остальных, стоял возле борта сам вождь. Темно-синими были его глаза, а волосы напоминали по цвету рыжий корень сосны, щедро запорошенный снегом. Улыбаясь, слушал он маленького Сакси.
А потом обратился, минуя его, прямо к Бёдвильд, смотревшей на него из лодки. Он сказал:
– Красавица! Мы не тронем ни тебя, ни этого человека в лебедином плаще. Скажи только, не видала ли ты кого-нибудь в здешних местах, кто был бы, как брат на братьев, похож вот на этих парней?..
И он указал ей на двух ясноглазых молодых великанов, стоявших на палубах соседних лодий.
– Видела, – ответила Бёдвильд тихо.
