...по ту сторону тоже есть дороги – черные и зыбкие, ведущие в одну сторону и тающие за спиной. По их краям колышутся безлистные тени, комками тьмы скользят нетопыри, выныривая из вечного тумана, в котором безголосо плачут сбившиеся с пути души.
“Замкни Круг, девочка”.
И ты идешь вперед, словно растягивая тугую пружину, когда каждый шаг дается тяжелее предыдущего; сначала бежишь, потом еле переставляешь ноги, яростно, упрямо, а когда боль в коленях становится нестерпимой, падаешь и кричишь от бессильного отчаяния, не в силах шелохнуться.
Потому что это не твоя дорога. И та единственная, кто без помех проходит по ней в обе стороны, уже спешит навстречу, разливая мрак за спиной...
На мой истошный крик сбежались домочадцы и, к моему огромному удовольствию, наконец-то меня разбудили. Как оказалось, я сидела на полу у кровати, сгорбившись и прижав руки к груди, хотя болела голова – просто раскалывалась, комната плыла перед глазами. Во рту стоял мерзкий вкус валерианы пополам с кровью, мутило. Ороен догадливо окунул кружку в ведро с колодезной водой, подал мне. Я жадно выпила, цокая зубами по краю. Перевела дыхание – полегчало.
– О боги, – тихо сказала Крина, опуская светильник. Желтое дрожащее пятно переползло на мою грудь, амулет Лёна, выбившийся из-под ночной рубахи, отозвался тусклым блеском. – Gvi'harr, Orroen– ve jett Ar'rakktur г'еагг. Hellet genna...
– Я не бедная девочка, – машинально огрызнулась я, отдавая кружку. – Я взрослая грозная ведьма... что вы сказали?
– Что взрослая грозная ведьма перебудила своим воплем всех волков в Догеве, – невозмутимо отозвался Ороен, забирая у Крины светильник и вешая его крюк в потолке.
– Дрянь какая-то приснилась. – Я с нажимом помассировала виски. Наверное, то же самое чувствуют оборотни после обратной трансформации: набегался в беспамятстве, кого-то загрыз, зажевал пахучим корешком, а теперь гадай, кто из односельчан оказался таким невкусным. Вспоминалось плохо: какая-то дорога, прямая и каменистая... что-то черное и определенно недружелюбное, сторожевым псом выскочившее навстречу... и он, чужой и далекий, без оглядки проходит мимо, обдавая могильным холодом...
“Замкни Круг, девочка” – эти слова я услышала от молоденькой Пифии два года назад.
Но в ушах стоял голос Лёна.
Подорвавшись с пола, я начала лихорадочно одеваться, не обращая внимания на Ороена. Впрочем, он сам отвернулся и вышел на улицу, лязгнув щеколдой. Крина молча засуетилась у ларя, ссыпая в мешочек оставшиеся с ужина ватрушки. “Опаздываешь, безнадежно, неисправимо опаздываешь, ты нужна там сейчас, немедленно, сию же секунду...” – торопил внутренний голос. Где, зачем, кому? Леший его знает, если встречу – спрошу.
На улице оказалось не так уж и темно, между волком и собакой: в сером небе таял обесцвеченный месяц, звезды, за вычетом двух-трех, успели погаснуть. Настороженный шелест крон только подчеркивал предрассветную тишину, зарождаясь и существуя будто сам по себе далеко вверху.
Ороен подвел оседланную Смолку, ласково потрепал ее по шее. Сонная кобыла брезгливо вздрогнула, но кусаться не стала. Вскочив в седло, я выхватила у Крины сумку, коротко кивнула вместо слов благодарности и безжалостно пнула Смолку каблуками.
Надо было видеть ее взгляд! Посрамленный василиск испарился бы на месте. Брыкнувшись, кобыла с места сорвалась в карьер, сама выбрав дорогу. По чистой случайности, туда-то мне и надо было, так что я и не подумала ее сдерживать. Сосновые обочины слились в коричневую ленту, изредка мелькавшую серыми просветами улиц, потом развернулись зелеными полотнищами лугов в дымке тумана.
Быстрее, быстрее… Если бы сама дорога летела вперед со скоростью к'яарда, я и то побежала бы по ней изо всех сил, в тщетной попытке опередить неумолимо приближающийся миг, после которого спешить уже некуда.
Но это всего лишь миг. Хрустнувшая под копытом ветка, осколки не подхваченной вовремя чашки, влажный клекот стали, вгрызшейся по рукоять. Его не остановить и не предотвратить.
Слишком поздно.
Солнце взошло, лес ожил – шелестом листвы, птичьими трелями, голодными слепнями. Кошмар начал забываться, отходить в прошлое, теряя яркость и убедительность. Кобыле надоело злиться, она поумерила прыть и стала красноречиво оглядываться на сумку с провизией, намекая, что бедной маленькой лошадке не повредит скромный завтрак. Я вполне разделяла ее мнение, с поправкой на бедную маленькую себя, но лес все никак не кончался, полянками тоже не баловал, а затаившиеся на елках клещи провожали нас кровожадными взглядами.
Сон и сон. Было бы из-за чего волноваться. Королю вон в прошлом году приснилось, будто его дворец лежит в развалинах, а над ним с издевательским карканьем кружатся вороны. Два десятка штатных прорицателей тут же представили его величеству девятнадцать различных толкований и традиционный конец света (один упрямый пенсионер обещал его по любому поводу), а потом договорились между собой и главным архитектором и объявили сон вещим. Наум срочно переехал в загородную резиденцию, а они благополучно пропили выданные на ремонт деньги, причем во время одной особо разгульной пирушки ухитрились проломить наружную стену, доказывая друг другу, что замок простоит еще тысячу лет. Замазанная цементом дыра до сих пор напоминает Науму, какой ужасной участи он избежал благодаря достижениям современной сомниологии.
Впереди забрезжил свет, и мы окунулись в золотистое тепло луга. На противоположном его краю снова темнел лес. Я натянула поводья, и Смолка перешла на спокойную трусцу. Ерунду, лезшую в голову перед сном, и вспоминать-то было стыдно. Ватрушками объелась, не иначе. И голова от Велькиного снадобья как чугунная. Чего она туда намешала? Глянув на этикетку, я выругалась и окончательно успокоилась: “Декокт “Мечта”, три капли на чарку. Успокаивает, расслабляет, вызывает красочные сновидения”. Домечталась! Надо Лёну рассказать – то-то посмеется.
Посреди луга я спешилась и с блаженным вздохом растянулась на траве, сладко потягиваясь всем телом. Умиротворенно полюбовалась нежно-васильковым небом с редкими клочьями белых облаков, потом села, развязала сумку и приготовилась вкушать ватрушки, но вовремя остановилась и не вкусила. Ватрушка как-то подозрительно попахивала. Я обнюхала ее со всех сторон и коварно предложила кобыле. Та взяла и с удовольствием сжевала, но это еще ни о чем не говорило. Запах, впрочем, не имел ничего общего с прокисшим творогом и заплесневелой сдобой. Так могла пахнуть очень неживая кошка, отравившаяся очень несвежей рыбой. Смесь дивных ароматов накатывала волнами, вместе с порывами ветра, и была способна отбить аппетит у самого изголодавшегося вурдалака, не говоря уж обо мне.
